наблюдать, как мама счастлива. Как она в моменты счастья забывает обо мне. Как всякий раз, когда отчим приходил мириться и целовал синяки на её лице. В их комнату тут же захлопывалась дверь, а я спала на кухне на жёстком диване.
Одеяло потянули вниз. Я вцепилась в него руками и тихо, но твёрдо сказала:
— Я хочу побыть одна.
— Хорошо. Я рюкзак принёс, — голос Ромы стал неожиданностью.
Я высунула нос из вороха одеяла и посмотрела на широкие плечи парня.
— Спасибо тебе, Ром… — голос сорвался. Боже. Почему я постоянно плачу? Каждый день, как только мы переехали в этот город.
— Полина, — Рома поставил рюкзак на пол возле стола и обернулся ко мне, — чай будешь?
— Почему ты такой хороший? — всхлипнула. — Почему относишься ко мне так, когда должен ненавидеть? Разве я заслуживаю такого отношения?
— На дурацкие вопросы не отвечаю. С сахаром? — взялся за ручку и бросил на меня взгляд через плечо.
— Без, — вытирая слёзы, улыбнулась.
— Горячий? Или разбавить?
— Разбавить.
Рома ушёл, а я потянулась к тумбочке за влажными салфетками. Вытерла быстро лицо и высморкалась. Едва выбросила салфетку в корзину, вернулся парень с чашкой в руках. Поставил на стол и с грустной, полной боли улыбкой, сказал:
— Моя мама такой чай называла помоями. Она любила пить горячий крепкий чёрный чай. Если он чуть остыл, мама его не пила. И всегда нос морщила, когда видела, как я развожу чай ледяной водой.
Рома смотрел в пол и рукой оттягивал ворот футболки, будто он давил ему на шею и мешал дышать.
— Я скучаю по ней, — едва слышно произнёс парень. — Так сильно скучаю, что не могу в доме находиться. Всё о ней напоминает. Каждая вещь. А он привёл… С*ка! Я не могу мл* так! Этот дом строила моя мать! Каждую грёбанную вещицу она покупала! Обои. Мебель. Паркет. Всё! Даже эту чашку! — Рома вдруг смёл её на пол, из-за чего тонкий фарфор разлетелся на мелкие осколки.
Я соскочила с кровати и к Роме скользнула. Отчего-то его ярость не пугала меня. Откуда-то знала, что меня она не коснётся. Наивно и слепо в это верила. Разве может моё личное Солнце причинить мне боль? Ведь пустынный кактус способен переносить даже самый сильный солнцепёк.
Что-то подсказывало мне, что всё это Рома держал в себе месяцами. Всю эту боль, невыносимую боль, что росла с каждым днём, гноилась в душе. И сейчас она вырвалась наружу.
Парень упёрся руками в крышку стола, низко опустил голову и хрипло задышал, словно болеющий человек. Сделала шаг. Наступила на осколок. Поморщилась. Не обращая внимания на лёгкую боль, перешагнула через осколки разбитой чашки и коснулась робко каменной спины. Рома не пошевелился даже. Уткнулась лбом в его спину, руками обвила стройную талию, сцепив пальцы в замок на крепком прессе.
— К сожалению, для них мы только дети, которые зависят от них во всём. Никто не спросит, чего мы хотим и что мы чувствуем. Юношеский максимализм, — я горько улыбнулась. — Перебесимся. Привыкнем. Поймём, что родители хотят как лучше.
Холодные руки Ромы накрыли мои ладони, сцепленные в замок на его животе. Почувствовала, что парень немного расслабился.
— Прости. Я сорвался.
— Ничего, — погладила большими пальцами его по животу, тут же почувствовала, как сильно напрягся парень. — Я всё понимаю. Эмоции должны выходить.
Неосознанно потёрлась носом о футболку парня, втягивая с жадностью его аромат. Такой любимый. Такой необходимый. Когда только он успел мне так полюбиться?
Рома погладил мои запястья, расцепил руки, лежащие на его животе, и развернулся ко мне. Склонился, обеими руками обхватил голову, и, баюкая моё лицо в колыбели своих ладоней, прикоснулся губами к моим губам. Невинным поцелуем, от которого мои колени мигом подогнулись. В голове зашумело, а внизу живота странная, доселе незнакомая щекотка появилась. Я выдохнула поражённо в пухлые мягкие губы.
Моя маленькая планета кружилась вокруг своей оси в безумном счастливом танце, а Солнце ласково прогревало каждый, даже труднодоступный уголок.
Рома отстранился, погладил большими пальцами мои щёки и, развернувшись и не сказав больше ни слова, покинул комнату. Я с изумлением смотрела на закрытую дверь, рассеянно водя кончиками пальцев по губам.
Сделала шаг назад и наступила на осколки. Зашипела. Запрыгала на одной ноге. Присела на компьютерное кресло и убрала фарфор. Обмотала ногу влажной салфеткой и надела шлёпки.
Спустилась вниз, чтобы взять в ванной на первом этаже пылесос, савок и веник и замерла у кухни, вновь невольно став свидетелем чужого разговора.
— Олежка, я не понимаю, за что он так со мной? — голос мамы плаксивый. — Я же к Ромочке со всей душой, а он так со мной разговаривает. Я сообщила им о беременности, а он нашего ребёнка… — мама всхлипнула, я в отражении стеклянной двери увидела, как она картинно вытерла слёзы. — Назвал его *бл*дк*м, представляешь?
Я даже головой тряхнула, не веря тому, что слышу. Не-е-ет. Это не могла быть моя мама. Я не могу в это поверить. Рома такого определённо не говорил. Он сразу же следом за мной пошёл. С ней не разговаривал наедине. Я бы услышала.
— Что ещё этот щенок сделал? — мужчина взбешённо зарычал.
— Олеженька, ты не злись, — мама тут же сменила тон на снисходительный, а меня затошнило от отвращения к ней.
— Говори, Света. Я поставлю щенка на место.
— Олежа, не стоит, прошу. Просто это всё беременность. Я на эмоциях. Ничего, я найду с ним общий язык. Только вот… Он плохо на девочку мою влияет.
— Я тебя понял.
Услышала приближающиеся шаги и шмыгнула мышкой в ванную, где с ужасом вцепилась в швабру. Моя мама… Она только что настраивала отца Ромы против сына. Так подло, так мерзко врала ему в глаза. Наговаривала на парня, в дом матери которого переехала.
Я схватила совок и веник и поспешила наверх, в комнату Ромы. Постучалась, но парень не ответил. Несмело толкнула дверь и вошла. В комнате было пусто. Только на кровати футболка аккуратно сложенная лежала, в которой он сегодня был. Медленно подошла к кровати и поднесла ткань к лицу. Прикрыла глаза. Потёрлась о неё щекой. Тоскливо вздохнула и стала рассматривать комнату Ромы. Кровать аккуратно заправлена. На столе лишь ноутбук, мышка и подставка для ручек. На полках книги, некоторые из
