– С огнем играешь.
– Да ладно? И что ты мне сделаешь, Валера? Убьешь? – вот это вряд ли. Даже столь отмороженному такая крупногабаритная девушка не по силам. – Нет. Ну так и вали отсюда к своим дружкам.
– Таш…
– Уходи! – вскрикивает так, что я от страха дергаюсь, задев Федора плечом.
Когда по ту сторону шкафа началась, судя по звукам, драка, первым моим желанием было вылезти отсюда и будь что будет. В конце концов, с одним Валерой Федор справится. И только я хочу озвучить это желание, как Федор хватает меня за руку.
– Молчать, Элизабет. Если уж шпионить, то до конца. Потрахаются и она расколется, – шепчет мне на ухо.
– Они там убивают другу друга, какой секс. Ты что не слышишь?!
– Теперь вопрос о том, реально ли ты целка, отпадает сам собой. Это называется прелюдия, Лиза. Тебя и этому надо будет учить? – хорошо, что в шкафу темно и не видно, как вспыхивает мое лицо. То ли от злости, то ли от стыда.
– А я тебя в учителя не нанимаю. А что у самки богомола прелюдия тоже бывает?
– Видимо, да. Это она самая.
Поди разбери, шутит он или нет, особенно когда не видно выражения лица. Я выросла не в пуританской семье. «Эммануэль», найденная мной в двенадцатилетнем возрасте в родительской библиотеке, прочитана аж до середины. Да чего уж там, я и порнушку видела на кассете не один раз. Но ни в одной из просмотренных мной записях, вот таких звуков не было. Сейчас я склоняюсь к тому, что Неповторимый издевается надо мной: парочка бывших дерется, сам же Федор хочет, чтобы они вырубили друг друга, а мы ушли незаметно. Вот же хитропопый какой. Наконец, звуки становятся тише и слышу вполне отчетливое:
– Таш, пойдем в ванную.
– Я там была час назад. Мой пирожок вымыт и свеж аки роза, – смеясь произносит Талия.
– Ну так-то, если воду в розах не менять, не так уж свежо они и пахнут. Да и как она вообще с таким весом может дотянуться до своего пирожка?
– Я бы сказал, до буханки, – слышу голос Неповторимого. Мамочки, я что это вслух сказала? – Наверное, с помощью ершика в ванной дотянулась.
И только сейчас до меня доходит, они действительно собираются заняться сексом. Так, стоп, я на такое не подписывалась!
– Давай я буду в позе наездницы, – да чтоб вас. Нет! Нет и еще раз нет!
– Я сказал, оставаться на месте, – зло шипит Федор на ухо.
– Я не хочу слышать, как кто-то это делает.
– Цыц, пусть трахаются, бабы после секса любят поговорить. Все выложит.
– После позы наездницы Валеру отвезут в реанимацию, какие к черту разговоры?
– С хрена ли ему реанимация?
– Жеребцу после такой наездницы потребуется, как минимум, фаллопротезирование.
– Выживет, не впервой. Там любовь любовная, а она все стерпит.
– Ну, пожалуйста, Федя, я не хочу это слышать.
– Надо, Лиза, надо.
И тут я слышу то, что ну никак не хотела бы слушать.
– А может, по-новому? Я надеюсь, пирожное ты никому не дала раскусить за полгода, – игриво произносит Валера.
– Я, в отличие от некоторых, однолюб. И это пирожное только после свадьбы. Хватило того, что ты пирожок до свадьбы надкусил.
– Я не хочу слышать, как кто-то пробует чье-то пирожное. И почему пирожное? Странное сравнение, – не выдерживаю я.
– Очень даже точное сравнение. Пирожное картошка, – насмешливо шепчет мне на ухо Неповторимый. И когда до меня доходит, что это означает, удрать отсюда мне хочется еще больше.
– Фу, Боже, меня сейчас стошнит.
– Только не на меня. А вообще не парься, пирожное только после свадьбы, а мы не на ней.
– Ладно, я закрою уши и, когда они закончат, дай мне знак.
– Какой?
– Ну, потрогай меня.
Зажимаю уши как можно сильнее, дабы не слышать парочку за шкафом, и принимаюсь про себя петь старинную детскую песенку, услышанную некогда в детском лагере.
– Мы едем, едем, едем, в далекие края, везем с собой соседей и больше ни ху…ху…художник едет с нами, художник молодой, нарисовал он бабу с огромною пи…пи…пиликала гармошка, играл аккордеон, и маленький Антошка натягивал га…га…голландская синица мороза не боится и может на лету, почесать свою пи…пи…пирати…
Допеть я не успеваю, моей руки касается ладонь Федора. Точнее сжимает ее. Опускаю руки от ушей и понимаю, что товарищи по ту сторону шкафа не закончили. Уж больно они крикливые.
– Они же еще не все. Ты зачем меня потрогал?
– Для того, чтобы ты сменила песенку. А желательно – пела ее про себя. А то это заразно, знаешь ли. Сразу подхватываешь каку и хочется подпеть.
Хорошо… как же хорошо, что здесь темно. Стыдоба какая.
– Извини. Оно само.
Вновь закрываю уши и принимаюсь тупо считать. До тех пор, пока не ощущаю прикосновение. В этот раз не к руке. А к… минус девяносто. Резко убираю руки и понимаю, что мне это не показалось.
– Ой, прости, я подумал, что они все. А нет, это диван кончил. А вот сейчас все. Или это тоже диван, ты как думаешь?
Даже не знаю, что меня сейчас выводит из себя больше, тот факт, что я слышу, как скрипит диван, вой наездницы или то, что сделал Неповторимый. Выхватываю на ощупь из его руки телефон и наобум нажимаю на кнопки, телефон загорается и теперь нет сомнений, что это гад надо мной насмехается. Ему весело, он даже не скрывает улыбки. Не знаю, что на меня находит. Я не кровожадный человек, но рука сама собой замахивается телефоном в лоб Неповторимого.
– Ты еба…, – замолкает, хватаясь за лоб.
– Это, чтобы третий глаз открылся. Ты же ясно зрячий, а он у тебя закрылся.
Перестаем шептаться, когда спектакль начинает подходить к логическому концу. Надеюсь, Валера жив. Хотя… вздрагиваю, когда по ту сторону шкафа слышен очень странный звук.
– Пружина в диване сломалась, – тут же шепчет мне на ухо Федор.
– Ну, главное, чтобы не тромб у Валеры. Он же жив? – а вот и не поймешь. Дышит со свистами только Талия.
– Жив, просто наездница собирает кости жеребца и член пришивает на место.
– Дурак.
И тут слышу совсем неожиданное:
– Ташка, ты космос, – о, жив-таки, Валера.
Облегченно выдыхаю, но ненадолго. Слушать о том, кто по кому и как скучал, ну это совсем не входит в мои планы, после такого стресса. Через минут пять Валера, наконец, спрашивает то, ради чего мы здесь и остались.
– Таш, это все важно и серьезно. Папаша твой украл флешку, на которой очень важная информация. Которая стоит нереальных денег.
– Я знаю, – опачки! Вздрагиваю от переизбытка эмоций, на что Неповторимый сжимает мою руку. – Он приходил сюда примерно неделю назад. Может, чуть больше. Я даже не знала кто это. Мать сразу вышла с ним в подъезд. Мне стало любопытно. Они поднялись на два этажа выше, ну и я следом. По разговору поняла, что это мой несостоявшийся папаша. Приперся он сюда не просто так. Целенаправленно искал мою мать. Сказал, что у него есть важная вещица, которую можно продать за большие бабки, но у него нет таких знакомых. Моя мать, как ты помнишь, таких знакомых имеет много. Как я поняла, у них был уговор, что мама находит клиента для покупки, а затем они делят полученные деньги, – все интереснее и интереснее. – Но он ей ничего не передавал.
– И дальше что?
– А я откуда знаю что. Я его больше не видела. Мама здесь только ночами появлялась. Что она делала вне моей квартиры – понятия не имею.
– А почему она вообще здесь стала жить?
– Она на мели. Мне сказала, что у нее идет ремонт в трешке. В реале я узнала, что она ее сдала. И два месяца ошивалась у меня, до вчерашнего дня.
– Таш, папаша твой не пропал, его грохнули. Идет охота на флешку.
– Убили?! – так, минус один кандидат в убийцы, уж слишком правдиво удивилась Талия. – Ты думаешь, это моя мать? Да нет же! Она та еще стерва, но чтобы убить – ни за что. Хотя… хотя…, – да что там?!
– Что ты вспомнила?
– У нее не было денег. Она уже полгода никуда не летала. А тут бац и спешно собрала чемодан в Египет… блин! А если она не захотела делиться с моим недопапашей, полученными от продажи этой флешки, деньгами и убила его?
