Как бы ни хотело мое сердце сдаться, броситься в его объятия, я знаю, что жизнь не черно-белая, и такие вещи не даются легко.
Отношения на расстоянии требуют упорного труда и терпения. Времени и преданности, все то, в чем я не уверена из-за своей работы.
— Мне нужно подумать, Паркер… В моей голове полный бардак, и мне нужно время, чтобы все обдумать, все взвесить, — говорю я ему.
Паркер кивает, на его лице боль.
— Встретимся завтра под омелой. Как и планировали, я буду ждать твой ответ на этот вопрос, на пари, на все. Хорошо?
— Хорошо, — шепчу я.
Я чувствую его губы на своей макушке, он нежно прижимается к ней, а потом уходит прочь, к старому грузовику, на котором я проездила полжизни. Человек, которого я знаю больше половины своей жизни, но теперь вижу совсем по-новому, уезжает на нем.
Готова ли я рискнуть и упасть вместе с ним?
С ним все кажется так просто, но на кону стоит нечто большее, чем простое пари.
Глава 8
Хотела бы я сказать, что ответы приходят легко, но правда в том, что последние двенадцать часов я провела в гостевой спальне у мамы, набивая рот рождественским печеньем или десертами, которые она мне приносит, и притворяясь, что мир не находится прямо за этими морозными окнами.
— Ты собираешься надеть это на рождественскую вечеринку своего отца, Квинн? — спрашивает моя мама, ставя на прикроватную тумбочку еще одну тарелку с печеньем. Ее брови нахмурены от беспокойства, и, судя по тому, как она суетится после всего случившегося, ее беспокойство зашкаливает.
Я опускаю взгляд на вязаный свитер, который она надела на меня, на нем все девять оленей (включая Рудольфа) и Санта-Клаус, который скачет по плечу и по спине. Я немного поплакала, надевая его, не только потому, что это самая безвкусная вещь, которую я когда-либо видела, но и потому, что для меня это новый уровень — плакать в рождественском свитере в маминой гостевой комнате.
— Конечно, я не собираюсь его надевать, — язвительно отвечаю я. Хотя я уже думала об этом и решила, что это вполне возможно.
Какая ирония… я в праздничной одежде.
— Ладно, пора вставать, Квинн Скотт. Ты не будешь больше ни секунды лежать в этой комнате и рыдать, — мама подходит к кровати и садится на край, на ее лице выражение сострадания, она наклоняется вперед и убирает мои волосы с лица, и это возвращает меня в то время, когда я была подростком.
Впервые в жизни мое сердце разбито вдребезги. Мне казалось, что жизнь закончилась, и стены смерти сомкнулись надо мной, как это бывает у большинства девочек-подростков с разбитым сердцем. Мама приготовила все мои любимые блюда и позаботилась о том, чтобы вытереть каждую слезинку. Она даже забралась ко мне в постель и ела со мной мороженое.
В этот момент я чувствую, что прохожу полный круг. Вот я снова рядом с ней, она утешает меня, как будто я все еще тот разбитый, залитый слезами подросток. Только теперь мне предстоит принять решение, о котором я и не мечтала, и которое снова может разбить мое сердце.
— Я знаю, что сейчас твое сердце в противоречии, малышка, и знаю, что правильный ответ может показаться не самым простым, но что бы ты ни решила, я знаю, что ты справишься со всем, что подкинет тебе жизнь. Ты всегда была такой стойкой, Квинн, это то, чем я всегда восхищаюсь в тебе.
На глаза наворачиваются новые слезы, и я фыркаю, пытаясь сдержать их.
— Просто доверяй своей интуиции. Даже если это кажется страшным и нерешаемым, доверяй своим инстинктам. Они не дадут тебе ошибиться, я знаю, что настоящая любовь — это редкость, и она прекрасна, детка. Иногда она приходит только раз в жизни и тогда, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Я лучше, чем кто-либо другой, знаю, что нельзя позволять прошлому опыту ожесточать тебя или заставлять бояться риска. Ты все поймешь, и я не сомневаюсь, что ты окажешься именно там, где твое место.
Снова зарыдав, я тянусь и обнимаю ее, кладя голову ей на плечо, так как слезы теперь текут свободно.
— Спасибо тебе, мама. За то, что ты всегда знаешь, что сказать.
— Всю жизнь училась, детка. Ошибки всегда будут случаться, но, если ты будешь следовать своему сердцу, оно приведет тебя домой. Где бы это ни было, — мама поглаживает меня по спине, успокаивая.
С ней все кажется намного проще, чем на самом деле.
Я откидываюсь на матрас, несмотря на то, что она пытается согнать меня с кровати, и закрываю глаза, позволяя своим мыслям блуждать.
Через несколько минут дверь открывается, и в комнату входит мой брат, закрывая за собой дверь, он опускается рядом со мной на кровать и присоединяется ко мне.
— Не отпускай его, Квинни, — говорит он просто, как будто речь идет о ерунде, а не о траектории всей моей жизни после сегодняшнего вечера.
— О, ты теперь даешь советы о жизни, Оуэн?
Я чувствую, как его плечо прижимается к моему.
— Если это то, что тебе нужно, чтобы вытащить голову из своей задницы.
Мой локоть ударяет его по ребрам, но не настолько сильно, чтобы сдвинуть его с места рядом со мной на кровати.
— Вчера ты возмущался из-за того, что мы вместе, а теперь ты в команде Паркера? — мое сердце сжимается при упоминании его имени, и я ненавижу, что после этой недели уже ничего не будет как прежде.
— Я не был возмущен, а удивлен и шокирован. Есть разница. Слушай, я никогда не буду давать мудрые советы, это всегда была ты. Ты всегда была тем, кто мог смотреть в глаза вызову и ни разу не моргнуть. Ты всегда бесстрашно следовала за своей мечтой и не стеснялась брать то, что хочешь, Квинн. Я всегда чертовски гордился тобой и тем, кем ты выросла, даже если я был, а иногда и остаюсь, чрезмерно заботливым. Я был таким, потому что хотел, чтобы у тебя был весь мир, и единственное, что я мог предложить, чего у тебя еще не было — это выбить все дерьмо из любого, кто тебя обидел.
У меня вырывается смех со слезами, потому что ничего более правдивого быть не может. Когда мы были детьми, Оуэн набил бы морду любому, кто посмотрел бы на меня косо.
— Ты никогда ничего не боялась, и не можешь начать сейчас. Паркер — мой лучший друг, и он самый лучший парень, которого я знаю. Без сомнения, и если он делает тебя счастливой, то для меня это главное. Вы оба счастливы, и я видел, как он смотрит на тебя, Квинн. Так, как будто ты единственный человек в комнате, полной людей.
Слезы текут обильно. Я не могу остановить их, закрываю рот и прислоняюсь головой к плечу Оуэна.
— Я не могу бросить свою жизнь в Нью-Йорке ради какого-то чувства, Оуэн. Ради чего-то, что длится всего неделю и до сих пор неопределенно.
— Я не думаю, что он просит тебя об этом. Я думаю, что все, о чем он просил, это чтобы вы вместе разобрались в этом. Если ты хочешь уехать, Квинн, и забыть, что это вообще произошло, то я тебя поддержу, но думаю, что ты совершишь ошибку, если так поступишь. Подумай, каково это — уйти и никогда не оглядываться назад. Подумай о том, что ты оставишь позади. Ты действительно готова к этому?
Могу ли я оставить Паркера? Ради чего? Ради работы, которую я ненавижу и открыто призналась ему в этом? Ради начальника, который делает меня несчастной каждую секунду моего дня? Ради города, который я люблю, и друзей, которых я люблю… но где я чаще всего чувствую себя одинокой?
Я резко сажусь.
— Увидимся на вечеринке, мне нужно собираться. Я думаю… я знаю, что мне нужно делать. Спасибо за совет, О. Люблю тебя, и спасибо за то, что ты всегда был моим защитником, даже когда я думала, что не нуждаюсь в этом.
— Всегда, Квинни, всегда.
***
Когда спустя несколько часов я вхожу в дом отца, вечеринка уже идет полным ходом. Мужчина играет на пианино, в воздухе плывет мелодия «O Christmas Tree», и я вижу, какую невероятную работу проделала Мария по украшению дома. Весь дом превратился в зимнюю страну чудес, не уступающую убранству Уолдорфа.
