Ознакомительная версия.
Глава 10
Анна не доверяла Луизе Ивановне ни дочь, ни мужа. На предложение свекрови отправить Дарью жить к ней Анна ответила решительным отказом: “Вы с ней не справитесь”.
Луиза Ивановна не была злой, капризной или вздорной особой. Напротив, очень милой и доброй женщиной. Именно за то, что она была женщиной, а не матерью, Анна ее недолюбливала. Мама Анны и Татьяны — это настоящая мама, потому что в дочерях, в их мужьях, во внуках, в племянниках — во всех молодых родственниках она видела детей, о которых надо заботиться и у которых необходимо по возможности отобрать все проблемы и переложить на свои плечи. А Луиза Ивановна с ее женской беспомощностью и трогательной растерянностью невольно требовала большого внимания к самой себе: ей нужны были забота, сочувствие, комплименты, подарки, участие в ее трагедиях — вроде объяснения с сантехниками из ЖЭКа. Муж Луизы Ивановны умер, когда Юре еще не исполнилось и четырнадцати. Сын, естественно и незаметно, стал опорой матери.
Анне никогда не приходило в голову, что именно беззащитность и слабость Луизы Ивановны помогли воспитать в сыне мужские качества — способность принимать решения и брать на себя ответственность. Она, Анна, также не замечала деликатную покорность, с которой Луиза Ивановна переживала далекое от теплоты отношение невестки. И если бы кто-нибудь сказал Анне, что ее чувство называется банальным словом “ревность”, она бы возмутилась. Просто место мамы в ее душе и в жизни было занято и никакая Луиза Ивановна ей не нужна.
Анна не оценила того, что свекровь, против ожидания, не пала духом после трагедии с Юрой. Вернее, Анна приготовилась к тому, что раскисшая от слез Луиза Ивановна станет искать у нее сочувствия и поддержки. Заранее настроилась дать свекрови отпор. А когда никакого отпора не потребовалось, Анна по инерции задуманного решительно отмела все предложения о помощи. Но вскоре занятие для свекрови нашлось.
Деньги, отложенные для обустройства новой квартиры, стремительно утекали. Молоко для Кирюши, продукты с рынка для Юры, поездки в больницу на такси, лекарства, консультации у медицинских светил, массаж, лечебная физкультура — все требовало денег, денег и денег. На валютном счете во Внешторгбанке у Самойловых, как и у всех советских специалистов, работавших за рубежом, лежали доллары, три тысячи. Но в стране царила неразбериха, деньги практически не выдавали, нужно было несколько дней отмечаться в очереди, чтобы попасть к кассе, да и снять позволялось только сотню долларов. Кроме того, счет был оформлен на имя Юры, как и новенькие “Жигули”, стоявшие под окном.
Из Перу Анна привезла много серебряных украшений, почти полную обувную коробку. Там они стоили совсем недорого. Большую часть браслетов, колец, цепочек и сережек она раздарила подружкам и врачам. Оставшееся попросила свекровь сдать в комиссионный ювелирный магазин. Луиза Ивановна привезла неутешительное известие: серебро могут принять только как лом, то есть на вес, сумма, которую выплатят, смехотворна.
— Тогда вам придется самой их продать, — решила Анна. — Сейчас весь центр Москвы запружен барахольщиками. Встанете где-нибудь у ЦУМа, разложите все и будете торговать.
— Анечка, я никогда подобным не занималась, — растерялась Луиза Ивановна.
— Знаю. Но у нас нет денег даже на то, чтобы вызвать нотариуса в больницу и оформить все доверенности. У Кирилла нет коляски. Вы видели когда-нибудь на улице младенцев, с которыми гуляют без коляски? Вот именно, только мы одни. Да что я вас уговариваю! Вы пойдете на барахолку или нет?
Луиза Ивановна пошла. И с удивлением обнаружила, что ее коллеги по прилавку вовсе не скандальные торговки, чего она так опасалась. Рядом с Луизой Ивановной продавали личные вещи вполне интеллигентные женщины, даже одна кандидат наук. Появились и продавцы, которые работали с перекупщиками, привозившими ширпотреб из-за границы. Их называли забавным швейным термином — челноки.
Когда “серебряные” деньги кончились, Анна попросила продать шубу и новые, еще ни разу не надетые по причине беременности платья. Потом в ход пошли хрусталь, столовые приборы, посуда, стереосистема. Даже одежду, которую Анна покупала в Лиме детям на вырост, пришлось продать. Каждый раз, когда деньги опять начинали таять, Анна ходила по квартире, раскрывая шкафы в поисках вещей, которые могли иметь спрос, которые можно снести на рынок. Татьяна с болью наблюдала, как сестра распродает все то, что любовно покупала в новую квартиру, но другого выхода предложить не могла. Единственным, с чем Анна не соглашалась расстаться, были вещи Юры. Его рубашки так и лежали упакованными в пластиковые пакеты, в шкафу висели новая дубленка и костюмы, пылились туфли.
Кроме счета в банке и автомобиля, некий финансовый резерв представляли собой золотые украшения, которые Юра дарил Анне: серьги и кольцо с изумрудами, окруженными бриллиантовой крошкой. Расставаться с ними было очень жаль. Но больше выносить из квартиры нечего: шторы с окон и те сняли. С другой стороны, отдавать драгоценности Луизе Ивановне для продажи с рук тоже нельзя: ее могли ограбить. Покупательницу нашла Ольга. Но цену, по меньшей мере в два раза заниженную — пятьсот долларов, — повысить ей никак не удавалось.
— Сволочь жирная, — жаловалась Ольга, — завотделением наша. С больных деньги гребет лопатой. У нее этих бриллиантов — как у меня перловки в рассольнике. Но не уступает. Говорит, по нынешним временам это крупная сумма. Гадина! Ань, соглашаться или нет?
— Соглашаться. У меня безвыходное положение. Через три дня забираю Юру из больницы, даже перевезти его не на что. Не говоря уже обо всем остальном.
— Отдала бы ты Юрку в санаторий для инвалидов. А поправится или как там, заберешь. Ну куда ты без работы, без профессии, с двумя малыми детьми на руках?
— Ты с ума сошла! Какой санаторий? Чтобы его там загубили? У него реабилитация только началась.
— Не дури, слезы это, а не реабилитация. “Мама, дай” говорит, конечностями едва шевелит, даже посадить его не могут.
— Ольга, прекрати, ты в черепно-мозговых травмах ничего не смыслишь. Когда ты деньги можешь привезти?
Вера стояла у раскрытого шкафа и выбирала вечернее платье для похода в ресторан с Игорем Самойловым. Она не любила наряжаться в парадные одежды, чувствовала себя в них липкой лентой для ловли мух. Мух заменяли оценивающие взгляды мужчин и женщин.
Игорь заметно облегчил ее жизнь в последние две недели. Каждое утро подбирал ее у станции метро “Медведково” и вез в Крылатское. Дорога занимала около сорока минут, в течение которых Игорь развлекал Веру веселыми историями. Он относился к тому типу людей, которые не подвержены рефлексии “удобно-неудобно”: Игорю было удобно открыть любую дверь, вступить в разговор с незнакомым человеком, выпить и с пьянчужкой в грязном пивбаре, и с министром на приеме.
Ознакомительная версия.
