Разбудил нас Илья поисками своего телефона. Стас рассказал, что его нет, и отправился в душ, а я, обняв подушку Ильи, все ещё не желала возвращаться в реальность.
Когда мы отправились то ли завтракать, то ли обедать после того, как и я привела себя в порядок, Стас не сдержался и спросил.
— Ну что, дружище, расскажешь?
— Что? — не понял его Илья.
— Кто она?
— Не понимаю.
— Ты вчера всю дорогу жаловался на какую-то девчонку, скажи, Ник? — усмехнулся Стас.
— Да, было, — кивнула я, стараясь смотреть только в свою тарелку.
— Я такого не помню, — решил не отвечать Шведов.
— Ты чё, влюбился? — не унимался Стас. — Раз даже рассказать не хочешь, точно влюбился. Она хоть красивая?
— Не знаю, — буркнул Илья.
— Как это?
— Я в сети с ней познакомился.
Сжала вилку до побелевших костяшек в надежде не выдать себя.
— И что? Давно? Даже фотку не попросил?
Сыпал вопросами Стас. Илья только посмотрел на него из-под бровей и делиться подробностями, к счастью для меня, не стал.
Я попросила Стаса вызвать мне такси. Если от Ильи я узнать, что случилось, не могла, то уверена, Люба со мной поделится.
Пока поднималась на третий этаж, искусала губы, ведь пока не представляла, как начать разговор. Перед тем, как открыть двери, постаралась восстановить дыхание и нацепить на лицо улыбку. Мама уже хлопотала на кухне, папа смотрел телевизор. Любу я нашла в нашей комнате. Она лежала на кровати, свернувшись калачиком, отвернувшись лицом к стене.
— Лю, — я подошла и присела на край кровати, она не отреагировала. — Лю? — прикоснулась к ее плечу. Она повернула ко мне заплаканное лицо. — Что случилось? — обеспокоено спросила я.
— Я такая дура, — всхлипнула она, а потом села и обняла меня. Уткнувшись мне в плечо, она снова разревелась.
25
Люба
— Ну вот я тебя и нашла, — снова слышу громкую музыку и довольный голос какой-то девушки и сразу отключаю телефон, не просто сбрасываю звонок, а полностью отключаю.
Этот разговор… Он сломал новый барьер между нами. Как стыдно. Закрываю лицо ладонями. Стыдно и приятно одновременно… И от этого стыдно ещё больше.
Я не могу собрать мысли в кучу, они разбегаются, путаются, сталкиваются. Что же я наделала? Поддалась, подчинилась, выполнила каждую просьбу…
А сейчас вокруг него реальные девушки, и он, поговорив со мной, отправится веселиться с ними. И так будет происходить всегда. И, наверное, происходило не раз. И почему-то осознание этого именно сегодня причиняет боль. Так плохо, словно внутри кто-то выжигает внутренности.
Я не хочу думать о других, реальных девушках в жизни Джордана. Но прекрасно понимаю, что мне не стоит мечтать… И что их наличие — это нормально, и он не будет хранить мне верность, и вообще никогда не будет моим.
Слезы неконтролируемым потоком текут из глаз. И если честно, я даже не пытаюсь их остановить.
Я ведь знала, понимала, что у нас нет будущего. Так зачем, почему так реагирую? Почему так больно? И как с этим справиться?
Хорошо, что дома я была одна, потому что в какой-то момент я начала кричать от той непонятной боли, что раздирала грудную клетку. Но легче мне не стало.
Я сходила на кухню, нашла папин коньяк и налила пол кружки. А потом, превозмогая неприятные ощущения в горле, заставила себя выпить все до дна. Закашлялась, горло жгло, но скоро наступит опьянение, и я засну. Мне это необходимо, ведь там я не смогу думать о нём.
Я даже в душ не пошла, так и завалилась на кровать, обнимая себя руками. Спасительный сон пришёл незаметно и, к моему счастью, очень быстро. Он поглотил меня почти до двенадцати часов дня. Жаль только, я проснулась со всё той же душевной болью. Оглянулась, Никина кровать была заправлена, значит, домой она ещё не приходила. Я тихо вышла из комнаты и отправилась в ванную. Видок был ещё тот. Привела себя в порядок, не хотелось, чтобы мама меня такой увидела. Начнет снова читать лекцию, что общение в сети — это ерунда, и надо заводить настоящих друзей.
— Проснулась? — мама, зевая, вышла из спальни, я не слышала, во сколько они вернулись.
— Доброе утро, — постаралась улыбнуться.
По маминому взгляду поняла, что ей не нравится мой вид, но я поспешила скрыться у себя. Не хочу ни с кем разговаривать. Все равно меня не поймут.
Судя по тому, что в квартире было тихо, мама вставала только в туалет и снова пошла спать. Я легла на кровать, делать совершенно ничего не хотелось, и я, свернувшись в позу эмбриона, просто смотрела в стену. Слезы непрошенными гостями снова застилали глаза. Время перестало для меня существовать.
Пришлось взять книгу, когда я услышала, что родители проснулись. Как раз вовремя, в комнату заглянула мама.
— Милая, пойдем кушать, — зовет она. — Ника ещё не пришла? Звонила?
— Нет, она не маленькая и со Стасом.
— Ну да, — соглашается мама. — Пошли кушать.
— Я уже ела, пока не хочу, — вру, так и не взглянув ни разу на маму.
— Лю, — она подходит и садится рядом. — Посмотри на меня, — ну вот, поворачиваю голову, знаю, она не отстанет. — Ты плакала?
— Книгу читаю, — вру снова. — Момент такой… — надеюсь, это объяснение сойдёт за правду.
Мама вздыхает, гладит по голове и, больше ничего не сказав, уходит на кухню. А я, закрыв книгу, снова погружаюсь в анабиоз.
Ника приходит домой почти в четыре.
— Лю, — она подошла и присела на край кровати, сначала я думала притвориться спящей, но сестра позвала снова. — Лю? — прикоснулась к моему плечу. Я повернулась. — Что случилось? — обеспокоено спросила Ника. И меня прорвало.
— Я такая дура, — всхлипнула, а потом подорвалась и обняла сестру.
Уткнулась ей в плечо и разревелась. Она обняла и прижала к себе. Ничего не говорила и не спрашивала, просто поддерживала. Когда первая волна истерики схлынула, Ника спросила.
— Расскажешь? — я покачала головой.
— Лю, так нельзя, нужно выговаривать все то, что заставляет тебя плакать. Давай, я выслушаю.
— Просто, — я шмыгнула носом и села ближе к стене. Обхватила свои колени. — Просто я не думала, что любить — это так сложно. И больно…
— Что случилось?
— Ты говорила, что любишь Шведова… Как ты… Ты ревнуешь его? — Ника отводит взгляд и молчит, а я жду.
— Да, Лю, я ревную. Страшно ревную. Иногда самой страшно от того, что чувствую.
— Тебе больно?
— Очень, — она поднимает взгляд, и я вижу эту боль, кажется, она даже искажает ее лицо.
— Как ты справляешься?
— Я не знаю, — Ника резким движением стирает слезы. — Я не уверена, что справляюсь… Я… Мне плохо и больно, и иногда кажется, что внутри все рвется и ломается. Но разве я могу ему что-то предъявить? У меня нет таких прав… И все, что мне остаётся — это терпеть и делать вид, что все в норме.
— Вот и я не могу предъявить… Зря я все это… Нельзя было так запускать… Как теперь быть?
— А с чего у тебя такой приступ? Ты ведь и раньше осознавала, что он живет реальностью. Или думала, его жизнь ограничивается общением с тобой? — мне показалось, Ника сказала это с какой-то издёвкой, но я не стала заострять на этом внимание.
— Просто мне никогда не приходилось сталкиваться с его реальностью, — объясняю сестре. — А вчера, когда мы разговаривали… Я услышала другую девушку, она была там, рядом с ним. Представила, что когда он убирает телефон… То… Ой, Ника, даже стыдно говорить всё это… И я не ожидала, что мне будет так больно.
— Подожди, — Ника удивлённо смотрит на меня. — Что значит — услышала девушку? Разве вы не переписываетесь?
— Иногда, очень редко, мы созваниваемся, — признаюсь я.
Ника встаёт с кровати и начинает переодеваться, стоя ко мне спиной.
— И что ты планируешь делать? — спрашивает она.
— Я не знаю. Я отключила вчера телефон. И, наверное, в ближайшее время включать его не буду.
— И что это даст? — пожимаю плечами.
— Я не знаю, — чувствую, что опять начинаю плакать. Утыкаюсь лбом в колени. — Я не знаю.
