— Знаешь, выброси все, пошло все…
Делия смотрит на это сумасшедшее лицо. Уже несколько месяцев он достает ее тем, что хочет забрать свои вещи. Она возненавидела его: «Этот кретин думает только, как бы получить назад свои майки, свою хрень, гантели…»
— Как знаешь.
— Засунь все в два больших черных пакета для мусора и выброси.
Выброси труп.
Гаэ хотел бы сказать: подержи еще немного дома мой труп… Как удар в лицо — дом без единого его носка. Пройдут годы, произойдет много всего, но ни от него, ни от его временного пребывания в трех комнатах этой квартиры не останется и следа.
— Вы соскучились… Вы соскучились без меня хоть немножко?
Вот черт! Как только у него язык повернулся?
Она смотрит на него с явным презрением.
— Я много, конечно, всего натворил… так что… представляю… вам лучше… наверняка вам лучше без…
Она бросила мороженое ему в лицо, а он так ничего и не понял.
— Что за необходимость начинать скулить?
Злость в эту минуту стала холодной и плотной, как кирпичи из прессованного железа, которые они видели на концептуальной выставке.
— Да, нам лучше.
Та лондонская майка… она снимала ее с него, когда они занимались любовью… Где это было? В квартире его друга… он поднимал руки, и она стягивала ее.
Как-то вечером Делия нашла ее и ей захотелось уткнуться в нее лицом. Да, она выбросит ее в мусор, этот принт скелета, и все остальное.
Ей надо идти. Дети проснутся и захотят воды, захотят побыть с ней, прижаться к ее телу, чтобы ночной кошмар превратился в покой.
Если бы только на ней не лежала вся эта ответственность.
— Кто тебе сказал, что мне не одиноко? Может, мне еще хуже, чем тебе?
— У тебя хотя бы дети.
Именно дети и заставляли ее ощущать еще большую пустоту в душе. Да, они заполняют ее день, но они же и съедают у нее всякую мысль о себе самой. И когда она смотрит на них, она не может не задаваться вопросом: «А где их отец?» Она живет с двумя сиротами.
Не исключено, что в один прекрасный день новый мужчина будет рядом с ней, с ними. Но это уже будет не то.
Гаэ вытащил книжечку с чеками. Делия смотрит на голубой блокнотик.
— Ты банк поменял?
— Да, этот возле дома, удобнее, очередей никогда нет…
— Предложили хорошие проценты?
Подкалывает, он понимает. С определенного момента она начала подкалывать его, с тех пор как разлюбила.
— Нет там никаких выгодных процентов… Просто мне нравится их отношение.
— Разумеется.
Делия видит его в том банке, представляет, как он оглядывается вокруг, ища, к кому обратиться… достать кого-нибудь. В руках держит шлем, переминается с ноги на ногу — не уверен даже, на какую ногу лучше перенести вес тела. Как всегда в погоне за стабильностью. Улыбается, пропускает вперед старушку или какую-нибудь секретаршу с грудой чеков на оплату. Потом склоняется, облокотившись, к окошку, встречается глазами со служащей… своим влажным взглядом, в вечной погоне за одобрением и близостью.
— У тебя есть ручка?
Подошла официантка, дает ему ручку. Он благодарит ее кивком головы.
— Сейчас отдам.
Скорей всего, они обменяются адресами в Интернете. Проводит Делию и вернется сюда. Начнет пороть всякую чушь. Потом внезапно взглянет на нее серьезно, и она поверит его глазам. Он положит свою судьбу к ногам незнакомки с извинениями, мол, пришел ручку вернуть, чтоб не растерять до конца навыка любовной размазни в жестком постсупружеском падении.
О, если бы и она могла еще раз обмануться, хотя бы раз!
Снова стать вывернутым наизнанку мешком, броситься со всеми потрохами в одну ночь. Она знает, что будет нелегко. У нее на глазах прибор ночного видения. Она сумеет разглядеть отказ, не допустит ни малейшей возможности очутиться голой, но неподготовленной. И сколько ей представится еще подходящих случаев?
Мать не может позволить себе ошибаться, обжигаться.
Она вернется домой. Расправит плечи в лифте, чтобы поднять себе настроение. Она одинокая женщина и никакая не артистка. Огрызок женщины. Одна из многих авангардисток. Пойдет пополнять их ряды. Новомодные тридцатилетние одиночки, которые встречаются за бокалом вина, посмеиваясь, гурьбой заходят в сексшопы. У нее есть такие подружки, Карлотта, Альберта. Бывшие одноклассницы, которые пропустили свой поезд и теперь ждут, когда сойдет с рельсов чей-нибудь брак, чтобы какой-нибудь растерянный пассажир угодил к ним между ляжек.
«Кризис». Это современное слово звучит так же ужасно, как и «рак».
Неуязвимое, оно распространяется повсюду. Вторгается извне. Огромная медуза, которая внезапно затеняет твою дыру света в темном море города.
Гаэ даже слышать не хотел этого слова.
«Да какой кризис? Мы смертельно устали, и только».
«Мы больше не хотим друг друга».
«Я ужасно люблю тебя».
Гаэ шел на кухню и готовил свежевыжатый сок из апельсинов на двоих. Он купил профессиональную соковыжималку для цитрусовых, занимающую слишком много места на их маленькой кухне. Все купленные им вещи занимали слишком много места. Он всегда покупал что-нибудь чуть-чуть больше, чуть-чуть дороже, чем надо, — была у него такая привычка решать вопросы как бы раз и навсегда. Идеальный клиент для продавцов — отчаявшихся патологических лгунов, как и он сам.
Он выжимал целый килограмм апельсинов.
«Выпей за десять секунд, потому что после пятнадцати витамины ни фига не действуют, получится то же, что "Santal"».
И всегда так. Из книги рекордов Гиннесса. Пил сам и смотрел, как пьет она.
«Скажи правду, ты себя лучше чувствуешь?»
Полная кухня выжатых половинок апельсинов… Она смотрела на этот беспорядок. Десять лет назад они бы занялись любовью прямо там, посреди кладбища апельсинов. Она бы смеялась и потом вздрагивала, глубоко дыша полной грудью, и легкие, агонизируя, наполнялись бы чистейшим воздухом, тем, ради которого стоило, едва родившись, выучиться дышать.
Однако он не особо и изменился. Тот же взгляд, готовый к любым торгам, лишь бы его любили и принимали. Те же самые уловки.
Но она смотрела на него теперь с другого ракурса. Находясь в другой точке своей жизни. Рождение детей и все такое. Мощный скачок вперед. Много окон позакрывалось или начинало закрываться. И что касается работы тоже. У нее была возможность устроиться в окрестностях Рима, в специализированной клинике по проблемам питания подростков, но она не могла позволить себе работать в пригороде и возвращаться домой в десять вечера. Она осталась в здании абрикосового цвета рядом с домом, гостьей медицинского урологического центра.
