Никто (исключая Клиффорда) не догадывался, что Хелен на четвертом месяце беременности. Знала, конечно, Энджи, но ей не было послано приглашение на свадьбу, и она вернулась в Йоханнесбург зализывать раны. (Хотя Энджи все еще собиралась вернуть себе Клиффорда в конце концов, и никакие помехи на пути не в силах были ее остановить).
Это был чудесный день во всех отношениях. Сэр Лэрри Пэтт подошел к Клиффорду и сказал:
— Клиффорд, я слагаю оружие. Ты — новый мир. Я — старый. Я подаю в отставку. Ты будешь управляющим Леонардос. Совет вчера так решил. Ты слишком молод, и я говорил им это, но они не согласились. Теперь все поступает в твои руки, парень.
Счастье Клиффорда было полным. Такой день больше не повторится! Хелен пожала его руку своей маленькой белой ручкой, но он не ответил на пожатие, а лишь спросил:
— Как наш ребеночек?
— Ш-ш-ш! — был ответ.
А сам он даже не заметил того, что более не принимает ее такой, какая она есть, а судит ее, подумав, что рукопожатие Хелен было вульгарно.
Леди Ровена выглядела, как подросший мальчик, в своей серой тунике с галстуком; она стреляла глазами с наклеенными ресницами на (которые в то время была мода) в направлении одного из кузенов Синтии из Миннеаполиса, и быстренько условилась с ним о любовном свидании прямо под носом у его жены. Синтия все видела — и вздыхала. Она думала о том, какую ошибку сделала, пригласив его: ей не следовало бы идти на контакт с собственной, теперь американской, семьей, которая так оскорбила ее когда-то в юности. Дурно, что такие качества передаются с кровным родством, рассуждала она про себя: Синтия помнила, как родной отец любил и ласкал ее в один день — и отталкивал на другой. Она совершила почти подвиг, вызволив семью из Дании: рисковала жизнью, а отец холодно поблагодарил ее, даже не улыбнувшись.
Он не простил и не простит. Она старалась вообще о нем не думать. Клиффорд был очень похож на ее отца: такие же детские голубые глаза. Иногда это бывало больно для нее.
Она надеялась, что Клиффорд будет счастлив с Хелен, что та даст ему то, что не смогла она. А Синтия не смогла, и в этом нужно признаться, безотчетно любить Клиффорда. Но, возможно, думала она, он и не замечал этого: он всегда вел себя так, будто был уверен в ее любви.
Отто с Синтией уехали домой в своем «роллс-ройсе». Джонни был за рулем. Джонни, в память о прошлом, всегда носил револьвер. Синтия полагала, что Отто слегка расслабился. Но на лице Отто застыло недовольное выражение.
— В чем дело? — спросила Синтия. — Я уверена, что если кто и может дать Клиффорду счастье, то это Хелен. Вспомни: он был обделен в детстве любовью и вниманием.
— Меня теперь беспокоит, — хмуро произнес Отто, — что он будет делать дальше? Глава Леонардос в его-то возрасте! Что он может возомнить о себе?
— Слишком поздно, — изрекла Синтия с упреком, — он уже мнит себя Богом.
Клиффорд с Хелен провели ночь в «Ритце», славящемся своим комфортом, в частности, мягкими кроватями.
— Что твои родители подарят нам на свадьбу? — спросил Клиффорд, и Хелен пожалела в тот же момент, что он спросил ее об этом. Клиффорд пребывал в странном настроении; окрылен и обеспокоен одновременно.
— Тостер, — ответила Хелен.
— Я бы предпочел, чтобы твои отец преподнес нам одну из своих картин.
Хелен знала, что Клиффорд ценит творения ее отца, но не понимала, за что. Хотя у него уже было полдюжины работ Лэлли, купленных за гроши и представленных на стенах его жилища, и восемь больших полотен, которые никому не были видны, сваленные в хранилищах Леонардос, Клиффорд не успокоился. Но Хелен было всего двадцать два, и она была никто, а Клиффорду — тридцать пять, и он был уже величиной, поэтому Хелен не нашлась, что ответить. После клиники «Де Вальдо» она больше не находила в себе смелости смеяться над ним, дразнить его или пытаться очаровать. Она воспринимала его уж слишком серьезно.
У нее, впрочем, были причины для беспокойства посерьезнее. Теперь она беспокоилась об их совместной жизни. Клиффорд к тому времени купил дом в тогда нереспектабельном районе Лондона, на северо-западе, вблизи Зоопарка, чтобы зажить там семенной жизнью. Он продал свою квартиру за две с половиной тысячи фунтов, а дом купил в Чалкот-сквер за шесть тысяч. Клиффорд рассудил, что со временем этот дом будет стоить намного дороже. (И он был совершенно прав: недавно этот дом был куплен за пятьсот тысяч фунтов). Клиффорд не оформил владение недвижимостью как совместное: он не думал, что это понадобится. В конце концов, это были еще шестидесятые; и собственность мужчины считалась лишь его собственностью, а жена мужчины должна была обслуживать эту собственность — и быть благодарной за такую привилегию.
Но сможет ли Хелен должным образом управлять домом? Ведь она еще так молода. Хелен верно оценивала свои силы: она бросила работу в Сотсби и пошла на кулинарные курсы в Кордон Блю. Клиффорд сказал как-то (и она убедилась, что он прав), что ей понадобятся все ее силы и все время, чтобы вести дом, и еще принимать и развлекать его друзей и коллег, и, как он сам ей предназначил, стать гранд-дамой и со временем становиться все более привилегированной леди. И будет ли на это время и энергия, когда ждешь ребенка? И когда ей следует дать знать об этом? Все это сильно смущало Хелен.
И тем не менее, она была полна надежд и лучших ожиданий. Она надеялась, к примеру, на то, что визитеры, коллеги и друзья Клиффорда не сочтут ее простушкой и глупым ребенком. Она надеялась, что Клиффорд не разочаруется в ней. Она надеялась, что сможет справиться с ребенком; что ей не придется отстаивать свою свободу и скучать по подругам, отцу и матери; в конце концов, Хелен надеялась, что сделала правильный выбор, выйдя замуж за Клиффорда.
Хотя… хотя какой выбор предоставляет нам обычно судьба? Мы встречаем кого-то… влюбляемся — и вот наша участь решена.
Клиффорд поцеловал ее, и рот его был горяч и упрям; он обнял ее — и в его руках она почувствовала себя защищенной. Был такой длинный день: день свадьбы. Сотни рук надо было пожать, сотни пожеланий выслушать; она очень устала. Но как странно, что наряду с уверенностью в счастье и любви — присутствовало и ощущение беспокойства, чувство страха перед будущим; оно сопровождало великую любовь, как маленький братец. Было такое ощущение, будто волны накатываются одна за другой на берег, и брызги навсегда улетают в небытие, прежде чем волна уйдет восвояси; и, что самое ужасное — чем выше пик волны, тем ниже провал, — так что даже само счастье подразумевает наличие несчастья.
В середине ночи прелестный золотой телефон на ночном столике зазвонил. Трубку сняла Хелен: Клиффорд даже не проснулся, он всегда спал крепко. Светловолосая голова на подушке, а под щекой — рука: как маленький ребенок. Хелен, снимая трубку, успела подумать, как чудесно знать такую интимную подробность о таком замечательном человеке.
