Их языки сплелись, и Зафар растворился в бесконечной темноте, а внутри его с новой силой вспыхнул огонь желания, в десятки раз превосходя все когда-либо им изведанное и сжигая все на свете, кроме сладостного влажного трения.
До Анны Зафар очень давно ни с кем не целовался, а о тех временах, когда поцелуй был всего лишь поцелуем, не требовавшим немедленного продолжения, он и вовсе успел позабыть. Но от этой мнимой простоты переполнявшие его чувства только усиливались и обострялись.
Крепко прижимая к себе роскошную женщину, Зафар сам не верил, что всего пару недель назад считал ее лишь излишне хрупкой и светлокожей помехой, не способной самостоятельно выжить под палящим солнцем Альсабы. Да как он вообще посмел так думать о женщине, во власти которой находится судьба государств, а сила ее очарования ставит шейхов на колени?
Оторвавшись от сладких губ, Зафар принялся целовать нежную шею, а Анна с готовностью ухватилась за его плечи, стараясь сквозь пиджак и рубашку ощутить их напряженные мышцы. Но ему этого было мало… Слегка отстранившись, он сбросил на пол пиджак и негнущимися пальцами вцепился в узел галстука. Ну вот почему ему именно сегодня понадобилось напяливать на себя все эти тряпки? Эта европейская мода совсем не рассчитана на внезапные порывы страсти.
Разделавшись с галстуком, Зафар взялся за пуговицы воротника, чувствуя, как под его грубыми пальцами рвется тонкая материя. Но ему было наплевать. Шейх он, в конце концов, или не шейх? И разве можно думать о каких-то рубашках, когда все внутри горит ярким пламенем?
− Зафар… − Словно очнувшись от какого-то наваждения, Анна осторожно высвободилась. − Остановись. Перестань.
Он сразу же ее отпустил.
− Что? − спросил он, слыша в своем голосе злое удивление. Сжимая ее в своих руках, Зафар на несколько секунд почувствовал себя так, словно наросшая на нем грубая корка вдруг спала, и он вновь стал чувствительным и нежным, и теперь сам не верил собственным ощущениям.
И как же все это не походило на испытанное им ранее… Даже с Фатин у него ничего подобного ни разу не было. А он так ее любил…
Поцелуй Анны заставил его почувствовать себя совершенно другим человеком.
Поцелуй Анны был чем-то таким, что он не заслуживал.
Но стоило ему немного успокоиться, как он содрогнулся от осознания того, что только что сделал.
Один поцелуй еще можно было списать на неосторожность, но два…
Два яснее всяких слов говорят о его собственной непрошибаемой глупости. Он вновь поддался желаниям тела и думал той головой, что прячется в штанах…
− Разумеется, нам нужно остановиться. − Он отступил на два шага.
− Я помолвлена с Тариком.
− Плевать мне на твоего жениха, но судьба целого народа в моих руках, и я больше никогда его не подведу. Меня не волнует, верна ты Тарику или нет, а вот война очень даже волнует. Я не готов жертвовать жизнями моих подданных только ради того, чтобы раздвинуть тебе ноги. Ты не настолько ценна.
С этими словами он развернулся и пошел к двери, чувствуя на себе удивленный, непонимающий взгляд и четко сознавая, что незаслуженно ее обидел. Обидел и ранил.
Но так даже лучше.
Его прошлая ошибка слишком дорого обошлась народу Альсабы, и он не вправе ее повторить.
− Что ты делаешь? − Не желая вот так все оставлять, Анна два часа спустя нашла Зафара в спортивном зале. В одних съехавших на бедра штанах он прыгал вокруг груши, а по литому мускулистому телу градом катился пот.
Едва посмотрев в ее сторону, он продолжил сосредоточенно колотить несчастный снаряд.
− Перестань! − Наверное, Анне не стоило кричать, но ей уже было все равно. Все равно, что он может разозлиться или решить, что она в очередной раз стала бесполезной обузой.
На ее крик он все-таки обернулся.
− Чего ты хочешь?
− Чтоб ты сперва обматывал костяшки, а только потом лупил со всей дури.
− А смысл?
− Чтоб твои кулаки не превратились в кровавые гамбургеры.
− Пусть превращаются. Мне все равно.
− Что значит − все равно? Да что с тобой такое?
− Я заслужил это.
− За что? За то, что меня поцеловал?
− За то, что снова думаю не той головой, что у меня на плечах, и ставлю под удар народ Альсабы.
Эти слова стали для Анны настоящей пощечиной.
− Тогда, наверное, мне вообще не стоит ничего тебе сейчас говорить.
− Можешь говорить что пожелаешь, это все равно никак не изменит того, что я думал не мозгами.
− Ты поцеловал меня, потому что любишь?
− Нет.
Она медленно кивнула:
− Я так и думала. Сомневаюсь, что ты вообще можешь любить.
− Спасибо.
− По-твоему, это комплимент?
− А разве нет? Я обязан думать о благе целой страны и не вправе тратить силы и энергию на ненужные чувства.
− Но разве любовь тебе не нужна?
− А зачем она мне?
− Но разве не она ведет тебя к цели? Неужели ты не любишь свой народ?
− Я верен ему, но любить-то мне его зачем?
− Любовь − это именно то, что стоит за верностью. Иначе она пуста.
− А за твоей верностью стоит именно любовь?
− Нет… − протянула она, до конца все понимая. − Здесь другой случай. Отец… Я просто должна это сделать. Потому что он меня любит. Потому что даже в самые тяжелые минуты горя мы друг друга поддерживали, и я боюсь, что если откажусь, то потеряю единственного человека, который всегда был рядом со мной и стольким пожертвовал ради моего счастья.
− И чем же именно он пожертвовал? Что твой драгоценный папочка тебе дал? Ты же сама все время говоришь, что одна пыталась наладить отношения и сохранить семью, а он просто отсылал тебя в школы, а потом милостиво разрешал устраивать для него приемы и банкеты.
− Он меня не бросил! Наверное, это и не слишком выдающееся достижение для родителя, но мать даже и с этим не справилась! Видимо, во мне есть нечто такое, из-за чего людям сложно находиться со мной рядом. Но он-то не ушел и терпел меня все эти годы!
− И ты не хочешь его терять?
− Не хочу. Что в этом такого удивительного? От меня и так все слишком легко отказываются и уходят.
− Поверь, от тебя совсем не просто отказаться и уйти. И это тебе говорит человек с ледяным сердцем.
− Ну вообще-то ты тоже отказался и ушел.
− Я тебя спас и выкупил.
− А теперь хочешь медаль за то, что не бросил меня посреди пустыни с шайкой головорезов?
− Я отдал за тебя все деньги до последнего гроша. Думаю, это что-то да значит. За мной много грехов, но я никогда бы тебя там не оставил. Это просто неправильно.
− И ты предлагаешь мне расплакаться от умиления, что вложил в свой поступок не больше сердца, чем в выбор цвета нижнего белья?
− Намерения ничего значат. Однажды я уже от чистого сердца ответил на вопрос возлюбленной, а она и глазом не моргнув продала эти сведения врагам моей семьи. А потом моих родителей жестоко убили прямо у меня на глазах.
