Как здорово! Я знаю, что Джессика всегда хотела ребенка!
Как она себя чувствует? — поинтересовался Джон.
Картер проделал рукой какой-то жест.
Иногда ее подташнивает, иногда нет, но доктор говорит, что это хороший признак жизнедеятельности малыша. После первой неудачи мы все время держим пальцы скрещенными!
Я тоже буду держать пальцы скрещенными! — пообещала Нина, а Джон, подняв большой палец, похвалил Картера:
Хорошее начало!
Картер ответил ему мужественной улыбкой, повернулся и продолжил путь по дорожке.
Глядя ему вслед, Нина обратилась к Джону:
Теперь вы скажете: «Я же говорил»?
Да не собираюсь я ничего говорить! Важно лишь то, что это оказалось правдой!
Она действительно говорила мне, что хочет ребенка. Я очень волнуюсь за нее.
Волнуетесь за ребенка?
Нет, за нее, потому что она получит то, что хочет. Я мало знаю о младенцах, чтобы волноваться за него.
Разве у вас нет друзей с детьми?
Немного. Но я никогда ими не интересовалась. Мне хватает работы. Мои друзья знают об этом. Когда я прихожу к ним в гости, детей либо уводят, либо укладывают спать. — Нина бросила взгляд на Джона. — Вот еще одна причина нашей несовместимости! У вас есть ребенок. Я бы не знала, что мне с ним делать.
Джон молча стоял, глядя на нее так, словно искал внутри ее нечто такое, чего в ней не было. Оглянувшись назад, она увидела лишь прямую щетку его бровей, нечеткий контур его челюсти, прямой нос и плотно сжатые губы. Это было лицо, которое привлекало ее, несмотря на внутренний запрет.
Наконец он поднял голову и отвел взгляд:
Нам пора идти.
Кивнув, она начала спускаться к утиному пруду, но очарование дня пропало. Во всем теле возникло напряжение, вызывающее неловкость от неудовлетворенного желания.
Они шли по усадьбе, которая должна была использоваться в качестве модели, потом по двум другим. Нина указывала различные особенности и варианты, словно вела Джона как потенциального покупателя. Они избегали смотреть друг на друга и касаться, но в то же время оба чувствовали какую-то незримую нить, протянувшуюся между ними.
К моменту возвращения к особняку Нина чувствовала себя совершенно разбитой. Она быстро села в автомобиль, коротко попрощалась с Джоном и удрала. До настоящего времени она сама управляла своей судьбой. Теперь же ей казалось, что она теряет контроль, если не над своей судьбой, то над своими чувствами.
Ей было жаль, что она не понимала, как это случилось.
Ей было жаль, что она не может бороться с этим.
Ей было жаль, что она перестала различать жар и холод, добро и зло.
Но главным образом ей было жаль, что она не поняла Джона!
Он не был похож ни на одного из мужчин, которых она знала. Он был невыносим, но она его уважала. Он иначе видел мир, но она ему доверяла! Она любила его, но скрывала это!
И она хотела его. Он не покидал ее ни днем, ни ночью. Лежа в широкой одинокой постели, она вспоминала о его поцелуях и крепких объятиях, и эти воспоминания лишь усиливали ее желание. Она вспоминала, как он говорил, что ночами мечтает о близости с ней, и сама начинала предаваться таким же мечтам, переживая те же трудности и лихорадочное возбуждение, что и он.
Она поспала часок, потом проснулась, опять заснула и снова пробудилась. Ночь выдалась жаркой, и вспотевшая Нина встала и обтерлась влажной губкой, но как только она вернулась в кровать, снова почувствовала себя потной.
К рассвету она уже была совершенно измученной. Ни один мужчина, никто не имел права так поступать с ней! Ни один мужчина не стоил этого! У нее была своя жизнь, свободная и независимая, такая, какую она сама себе выбрала! А когда она откроет собственное агентство, эта независимость будет полной. Она шла своим путем к заветной цели и не нуждалась ни в каком мужчине!
В восемь часов утра раздался звонок в дверь. Невыспавшаяся, липкая от пота, Нина, еле волоча ноги, потащилась вниз по лестнице.
Кто там?! — завопила она в дверь.
Джон.
С тихим стоном она уперлась лбом в старую сосновую дверь, почувствовав ее прохладу и слабый заплесневелый аромат. Но облегчение было недолгим. С другой стороны двери стоял Джон! Что делать?
Совершенно спокойным голосом он попросил:
Нина, откройте дверь. Нам нужно поговорить.
По-моему, вы выбрали для этого неподходящее время, — ответила она, крепко зажмурясь.
Он не ответил. Если бы это не был Джон, она могла бы предположить, что гость уехал. Но это был Джон!
Спустя минуту он попросил снова тем же тихим голосом:
Нина! Откройте дверь, Нина! Пожалуйста!
Если бы не его тон, она бы тотчас же ушла.
Но даже толщина двери не могла скрыть тихую требовательную интонацию. Но не только. В голосе его послышались нотки мольбы.
Чувствуя, что совершает огромную ошибку, но не в силах ее избежать, она тихонько вздохнула, немного отступила назад и приоткрыла дверь.
Джон проскользнул в образовавшуюся щель. Следя за ним, она почувствовала себя окруженной дикими картинами, терзавшими ее всю ночь. Вид его футболки и шорт ничуть ее не успокоил. Она смотрела на его сильные, мускулистые ноги, поросшие темными волосами, и это зрелище возбуждало ее.
Я принес вам пончики, — спокойно сказал он, не глядя ей в лицо.
На Нине была только короткая простая сорочка, которую она надела на ночь, и больше ничего.
Я еще лежала в кровати, — объяснила она. Обычно в таком виде она никогда никому не открывала. Но сейчас она не контролировала себя, была на пределе. — Этой ночью я плохо спала!
Теперь он поднял глаза. Удивительно, но очков на нем не было, он был, как и она, весь потный. Мокрые и взъерошенные волосы торчали во все стороны.
Я бежал! — Его янтарные глаза были полны решимости. — Я думал, мы успеем поговорить!
Не знаю, смогу ли я.
Желание было написано у нее на лице, и Нина это понимала, но скрыть не могла.
Казалось, Джон заметил ее безуспешные попытки оставаться спокойной и боролся с собственным желанием примерно с тем же успехом, что и она. После минуты тишины, показавшейся обоим вечностью, он пробормотал:
Да не хочу я их! — и поставил мешок с пончиками на ступеньку, а сам потянулся к Нине.
Прильнув к его телу, сомкнув руки на его шее, Нина, наконец, почувствовала облегчение. Она прошептала его имя, уткнувшись в его шею.
Так они стояли довольно долго, прижимаясь друг к другу все теснее и нарушая тишину лишь прерывистым дыханием и редкими стонами. Нина стояла бы так бесконечно, но постепенно их тела начали пробуждаться. Она терлась об него, чтобы лучше его почувствовать, а когда этого оказалось недостаточно, принялась гладить его.
