– Не поступай так со мной, чувак!
– Я делаю тебе одолжение!
– Ты предатель!
– Это почему?
– Ты дезертир! Ты бросаешь меня в трудную минуту!
– Я тебе, мудаку, помогаю!
– Ты просто ублюдок! Я вычеркиваю тебя из своего завещания!
Мэтт смотрел на Пастернака, пунцового и трясущегося от злости, как квашня, – и не мог не любить его. Он подошел к нему и обнял.
– Все будет нормально, старик. Увидишь.
– Ай! Осторожнее, я обгорел!
* * *
Шон пробирался через выбоины, возвращаясь к курорту, когда проехавшая мимо него секунду назад «сузуки витара» снова появилась рядом с ним. Это была Мэгги.
– Не говори, сама угадаю! Ты ходил на немецкий курорт, чтобы подсыпать им в мюсли слабительное?
Открытая машина, распущенные волосы, темные очки – она выглядела потрясающе. На губах играла все та же лукавая улыбка всезнайки.
И опять, как и в прошлый раз, с лягушками, он не смог ей соврать:
– Нет. Последние четыре-пять часов я добирался общественным транспортом из Антекеры, где меня бросила моя злобная непредсказуемая жена.
Обрати он внимание, заметил бы тень разочарования на ее лице, но она тут же оправилась:
– Что ты ей сделал? Навалил джема в трусы? Он затрясся от смеха. Запрокинув голову, он громко хохотал, представив нелепую картину, как Хилари обнаруживает липкий джем в своих трусиках.
– Если бы ты только знала, как это смешно!
Она была довольна собой, довольна, что рассмешила его. Она поколебалась, видя, что он приходит в себя.
– Похоже, тебе это было нужно.
– А? Да нет – все не так плохо. Я потащил ее смотреть церкви, а ей хотелось поваляться на пляже. В следующий раз поеду один.
Тон был беспечным, но тревога в глазах и дрогнувшее лицо выдавали его. Она почувствовала, как ее переполняет симпатия к этому большому грустному человеку, и ей захотелось как-нибудь помочь ему.
Он храбро улыбнулся.
– Ну что ж, приятно было пообщаться.
– Мне тоже.
Он снова пошел вниз по холму. Он крикнула вслед:
– Слушай! Завтра моя группа едет во дворец Альгамбры, если тебе это интересно.
– Правда?
– Правда.
Он глянул на отблески солнца, тающие на волнах.
– На самом деле я спросил из вежливости. Вряд ли есть что-нибудь хуже целого автобуса отдыхающих, едущих «отметиться» в Гранаде.
Она засмеялась.
– Ты ужасный сноб.
Он поклонился.
– Это правда, мадам.
Она расхохоталась.
– Точно! Вообще-то я пригласила тебя, чтобы самой с катушек не съехать. Ладно. Вернусь к своим баранам.
Он улыбнулся и откинул волосы со лба.
– Все равно спасибо, что подумала обо мне.
– Ага. Верно. Удачи с твоей липкой женушкой.
Она снова завела машину и, помахав рукой, уехала. Он смотрел ей вслед. Хоть бы «липкая женушка» еще не вернулась. Сейчас ему хотелось просто посидеть на балконе с бутылкой холодного пива, наблюдая за закатом.
С ее места в дальнем конце «Европейского балкона» было видно, как в сумерках горы окутывает призрачная пурпурная дымка. Она стояла, слегка отодвинувшись от Мэтта, но с удовольствием ощущая его присутствие, наслаждаясь чувством изолированности, которое рождала музыка. В центре площади духовой оркестр убаюкивал отдыхающих печальными мелодиями. Грустные звуки труб совпадали с ее меланхоличным настроением. Когда сентиментальное алое солнце склонилось за изгиб горы, музыканты заиграли концерт Родриго «Аранхуэс». Хилари сглотнула подступивший ком. Пронзительная ясность флейт будто говорила о ее одиночестве. Она прикусила губу, чтобы сдержать слезы, но это не помогло. Беззвучные судорожные рыдания сотрясали ее тело. Она прижала ладонь ко рту, пытаясь их остановить, но тут же поняла, что смеется над безумием своей ситуации. Мэтт легонько погладил изгиб ее стройного бедра.
– Эй! Ты чего?
Она засмеялась.
– Ничего страшного. Просто этот закат, музыка, горы – я ведь, черт возьми, девушка! Дай мне поплакать!
Он улыбнулся своей открытой, славной улыбкой.
– Как скажешь. Ты уверена, что все в порядке?
– Да. И… – Она потянулась и клюнула его в щеку. – Спасибо. Было чудесно. А теперь я немного прогуляюсь в одиночестве.
Он слегка отпрянул, встревоженный.
– Конечно.
Она ласково взяла его руку.
– Ты был ужасно мил. Извини, компания из меня никудышная. Просто мне немножко надо побыть одной.
– Ладно.
– Хорошо. – Она отпустила его руку. – Увидимся у бассейна, или еще как-нибудь.
– Ага.
Она прошла несколько шагов, зная, что он смотрит ей вслед, потом обернулась и, помахав ему, смешалась с толпой.
Чем больше они пили, тем больше он расслаблялся. Все шло нормально. Она нравилась ему, он нравился ей. Это могло быть самое оно. Пастернак наклонился через столик и взял ее руку.
– Итак, Милли.
– Что, дорогой мой Пасти?
– Ты у нас свинка, да?
Она разбудила его своим приходом и мешала уснуть, вздыхая и ворочаясь в масляной жаре ночи. Но он притворился спящим. Он уже решил, что уйдет отсюда пораньше, с первым светом, даже раньше, чем Хилари проснется. Он собирался опередить солнце, пройдя полпути к вершине горы, прежде чем жара достанет его. Сверху все будет выглядеть по-другому.
Он хорошо начал, поднявшись за римский виадук у Маро и пройдя целую милю по реке без остановок. День был свежим, по небу низко плыли тысячи пухлых облаков в ожидании солнца, которое сожжет их без следа. Ландшафт становился все сложнее с каждым изгибом выжженной rio,[10] проложившей свой путь сквозь скалы. Речное русло становилось все круче и через полмили нырнуло в глубокое ущелье. Он свернул вправо от ущелья и начал медленный подъем на гору Навахика по козьим тропам. Солнце уже давало о себе знать; через час начнет жарить на полную катушку. Он глотнул воды и двинулся дальше.
Она чувствовала странный подъем. Ощущение, что как-нибудь все уладится, было для нее внове. Слишком долго Хилари жила с тяжестью в душе. Она не понимала, что с ней происходит, но интуитивно чувствовала, что надо просто позволить вещам случаться, чтобы посмотреть, чем это все закончится. Эта неопределенность странным образом освобождала ее.
Она сожалела, что так жестоко расправилась вчера с Шоном и что его нет сейчас рядом, но она радовалась и возможности побыть одной. Она была уверена только в том, что пойдет на пляж поплавать и поваляться, глядя на мир вокруг.
– Ну и как просрался? Если тебя, конечно, не коробит мой вопрос.
Мэтт заметил, что их затяжное сосуществование с Пастернаком дало сбой. Тот не хотел идти купаться. Не хотел играть в волейбол или бадминтон, кататься на катамаранах. Мэтт даже предложил взять напрокат машину и поехать куда-нибудь, но тот не захотел и этого. Приколист начинал превращаться в зануду.
