- Я люблю, - вздохнула Кристина.
- Льва Алексеевича?
- Нет, конечно. Лев Алексеевич прикольный. И, мама, он меня хотел!
- Откуда ты знаешь? – насторожилась Ирина Михайловна.
- Когда он меня трогает, меня трясти начинает, - оргазм по всем статьям.
- Просто ты излишне чувствительная, у тебя всегда была повышенная чувствительность.
- И что теперь, мне нельзя заниматься сексом?
- Если со временем вы хорошо узнаете друг друга, если у вас появятся общие интересы, вы будете проводить вместе много времени…
- Ты говоришь как синий чулок.
- Но у людей не принято…
- А где ты видишь людей? Мама, мне шестнадцать, я выросла, я люблю…
- Доча, послушай меня!
- Мне ни фига нельзя. У меня ноги как у куклы. Я ни черта не умею. Я говорю не так, все делаю не так, хожу не так, смеюсь не так! На что я похожа?!
- Доченька! - испугалась Ирина Михайловна.
- Люди ходят на двух ногах, целуются стоя, занимаются сексом, людей хотят. А тут появился вдруг первый человек, который меня хочет…
- Успокойся, умоляю тебя! - Крепко обвив дочурку рукой, мать прижала ее к себе. - Поплачь, Кристинка! Ну, пожалуйста, поплачь.
Кристину только тряхнуло изнутри, и ни одной живой слезинки.
- Я не умею. Ничего не умею. Я не хочу быть как люди, не потому что не хочу, а потому что я не как люди! Вот и все! Все!! - Она стала задыхаться. - Не хочу и все! Я русалка!
- Русалка, а как же, - с тихим ужасом согласилась Ирина Михайловна.
- Я хочу домой, - пробубнила Кристина в материнский живот.
- Домой, конечно...
- Или я задохнусь. - Ее плечи подпрыгнули, словно кто-то ударил ее по спине. - Мне холодно. Я хочу любить!
- Любить, а как же, конечно, любить...
Кристина успокоилась так же внезапно, как сорвалась. Словно ничего не было. Уже через пятнадцать минут они с матерью сидели на кухне и пили чай с шведскими шоколадными конфетами.
- Никак, Вова объявился? - догадалась Ирина Михайловна.
Кристина кивнула.
- Ты принесла ему мои извинения?
- Да. Но он все равно боится.
- Меня? - Мама улыбнулась.
- Черт его знает. Зашуганный какой-то. Не знаю.
- После него ты стала такой?
- Какой?
- Агрессивной. Он тебя не обидел?
- С чего он меня будет обижать? Скорее, это я его разочаровала, блин.
- Ты и ему предлагала... это. - Мать уже ничему не удивлялась.
- Мы успели только поцеловаться. Потом он сбежал.
- Слава Богу. - Ты знаешь его положение? Знаешь, что у него серьезные проблемы с крышей, например?
- У меня тоже с крышей проблемы.
- Над нами-то как раз крыша не течет.
Кристина постучала пальцем по голове.
- С этой крышей у тебя всё у тебя в порядке. Я о другой крыше. Жить ему негде, вот что значит крыша.
- Вовке? Где же он спит?
- Насколько мне известно, в своем театре. Где играет, там и спит.
- Откуда, ты знаешь?
- Я много что знаю. Поэтому я хочу сказать... Но это только между нами, давай договоримся?
- Давай. - Кристину вдруг наэлектризовало, даже ноги приподнялись от напряжения. Она поняла, что матушка решила сообщить ей нечто потрясающее.
- Не говори ему того, что я тебе сейчас скажу, не попадай лишний раз впросак.
- О'кей.
- Если б Вова какое-то время пожил у нас, я бы не имела ничего против.
...Озираясь по сторонам, Вова поднялся на второй этаж, нерешительно потоптался возле двери, опустил вазу с цветами на каменный пол лестничного пролета, привел букет в порядок и, нажав кнопку звонка, стрелой помчался вниз.
Тяжело дыша, он прислонился под лестницей к стене, как лазутчик в тылу противника.
Наверху щелкнул замок. Открылась дверь.
- Кто здесь? - спросил голос Ирины Михайловны.
Тишина. Вова не обронил ни звука. Вопросов больше не прозвучало. А спустя несколько секунд, дверь захлопнулась.
Покинув укрытие, Вова на цыпочках вышел из подъезда дома на Гагаринскую улицу и быстрыми шагами отправился, куда глаза глядят. Глаза глядели под ноги. Он ни разу не обернулся.
... Мать удивленно поставила букет на стол.
- Что это? - Кристина потрогала пальцем бутон.
- Цветы.
- Вижу, что цветы. Кто принес?
- Понятия не имею. Надо же, розы! Такого еще не бывало: стоят перед дверью…
Ирина Михайловна выглядела растерянной. Но ей было приятно. Повеяло ароматом французских фильмов шестидесятых годов, романтикой, поэзией... Кристина жадно и самозабвенно вдыхала новый запах, пока от избытка кислорода не закружилась голова:
- После роз трудно дышать обычным воздухом, да? По-моему, у меня опять плавятся предохранители. Тебе не трудно?
- Я привыкла, - ответила мама. - Я люблю розы.
- Мне казалось, цветы вообще не пахнут, когда им хорошо. - Подвинув вазу поближе, Кристина губами коснулась лепестков. Однако тут же одернулась: - Они не хотят, чтобы их трогали?
- Цветы этого не любят, - кивнула мать.
- Слышишь? - Кристина обратилась в само внимание.
- Что?
- Они говорят.
- Кристинка!
- Тсс! Они говорят о смерти. Неужели, не слышишь?
- Ох, доча... - Мать тревожно покачала головой. - Нельзя же, в самом деле...
- Тише! Они плачут. Они не говорят - они плачут, мам! Что с ними сделали?
Ирина Михайловна перевела очумевший взгляд с дочери на бледно-розовые бутоны: цветы как цветы.
- Я буду за ними ухаживать. - Дочь едва дышала: - Они говорят, что скоро умрут… Я не хочу, чтобы они умирали. А где их корни? У цветов должны быть корни.
- Некоторые цветы срезают с куста, чтобы...
- Срезают?! Зачем?
Кристина посмотрела на онемевшую мать, потом на обрубки цветов, и снова на мать:
- Кто срезает?
- Ну, чтобы…
Воцарилась страшная пауза.
- Их принесли мне, - прошептала Кристина, холодея, - Оттуда…
Забыв, о чем идет речь, Ирина Михайловна приподнялась, да так и замерла между встать и сесть. Два ледяных хрусталика, два лотоса из далекой глубины неведомого мира, заморозили ее сильную волю. С приоткрытым ртом мама медленно осела на стул.
- Оттуда, - с ужасом повторила Кристина, выпустив вазу из рук.
Она забралась на костыли и, оставив остекленевшую родительницу сидеть один на один с букетом, поплыла в коридор. Причалив между гостиной и своей комнатой, Кристина навалилась на стену. Согнулась и опустила голову на грудь. Она слышала, как заплакала мать, потом как она подошла к ней и остановилась в двух шагах, не решаясь сократить дистанцию.
- Не помню, когда в последний раз ревела, - призналась Ирина Михайловна.
- Это я виновата.
- Ты тут не при чем. Тебя можно... можно хотя бы обнять?
- Обними.
