Некоторое время я лежала, тупо глядя в потолок и силясь восстановить события вчерашнего вечера. Перед глазами, как в разноцветном калейдоскопе, замелькали картинки. Как я сначала металась по отелю, пытаясь скрыться от Игоря и его друга. Потом в памяти всплыл Мотя. Мой чудесный Мотя. Он стоял в баре в окружении поклонниц. Среди них сиськастая блонди, которая, к счастью, в итоге утешилась обществом моего босса. А я… А я, кажется, влюбилась. Мой Ромео был прост. Не миллиардер, не олигарх и даже не босс едва держащейся на плаву компании, а обычный представитель обслуживающего персонала отеля. Но боже, какой он был замечательный. Веселый, внимательный, заботливый, чуткий, нежный… Да, да, он такой ласковый, а как целуется…
Перед глазами снова замелькали картинки: мы под стойкой бара — я таю в объятиях голубоглазого, а потом в парке — мы оба сходим с ума, и только выдержка Матвея позволяет нам не наделать глупостей. Дальше мы пьем шампанское, я все так же тону в голубых озерах и снова, и снова припадаю к пухлым губам, как к живительной влаге. Моя спина касается гладких шелковых простыней. Она голая. Голая и грудь. Ее мягко оглаживает теплый ветерок, врывающийся из приоткрытой балконной двери. К нему вскоре присоединяются шершавые мужские ладони. Они так же сначала невесомо гладят, потом, слегка сжимая, перекатывают между пальцев соски. Я со стоном выгибаюсь. А потом их накрывает горячий рот. Влажный язык невообразимо что творит. Щекочет, дразнит, распаляя все сильнее и сильнее желание. Мне хочется большего. Между ног томительно ноет. И руки, эти властные руки, они все знают. Они скользят по моему телу, очерчивая каждый изгиб. Шею, плечи и снова грудь, нежно мнут ее и спускаются ниже. Бабочки отчаянно стучатся крыльями о ладони, накрывшие живот.
Я чувствую, как с меня аккуратно стягивают джинсы. И тут же трепетные пальцы изучающе ползут по моим ногам. Не пропускают ни миллиметра. Слегка раздвинув мне бедра, уделяют внимание каждому участку кожи. Очерчивают кромку намокших от желания трусиков, но под них не проникают. Скользят ниже. Ласкают. К ним присоединяются губы. Они нежно касаются лодыжки. Одной, второй. Зубы поочередно слегка прикусывают пальчики ног. Моих бедных, уставших бродить по городу ног.
Я извиваюсь от наслаждения, я хочу. Я хочу этого мужчину, который одними касаниями уже доводит меня до экстаза. Но он не спешит брать меня и даже мимолетно не трогает там, где хочется больше всего. Цепочка поцелуев ползет вверх, но деликатно обходит самое жаркое место. Я еще все так же в трусиках, а его губы снова на моей груди. Губы захватывают сосок, цепляют, оттягивают. Язык тут же перехватывает его, прижимает к небу.
Это блаженство, это рай, в котором я готова находится вечность. Я все жду, когда он начнет ласкать меня между ног, и даже раздвигаю их. Но там по-прежнему одна лишь пульсирующая пустота. Взбесившиеся бабочки кричат, стонут, но мой искуситель их не слышит.
Я не выдерживаю, и моя рука проникает под резинку трусиков. Стон перемежается со вздохом удовлетворения. Я бесстыдно скольжу между влажных складочек, проникаю иногда чуть глубже, возвращаюсь и снова ласкаю, ласкаю, ласкаю.
Он отпускает из плена мою грудь и долго, не отрываясь, смотрит на играющую между ног шаловливую руку. Чуть-чуть приспускает трусики, открывая лучший обзор. Улыбаясь, наблюдает. В какой-то момент останавливает меня, перехватывает ладонью ладонь, подносит пальцы ко рту и жадно облизывает их. Переводит взгляд на меня. Я не вижу глаз, но точно знаю, что они голубые. Они приближаются, заглядывают мне в душу. Губы ловят мои. И мы бесконечно долго целуемся, пока все не пропадает в темноте, которая неожиданно обернулась в солнечное утро.
В моей голове теперь крутился один лишь вопрос. То, что происходило после парка в номере на простынях — это все чудесный сон или же… С волнением заглянула под простынь, укрывающую меня. Трусики и в самом деле были на мне, а вот все остальное, как я уже заметила, аккуратно сложенное, находилось на стуле. В кровати я лежала практически голенькая.
— Боже, боже, — залилась я краской и откинулась на подушку. Кажется, божественные ласки мне все-таки не приснились. Получается, Матвей снова довел меня, невменяемую, до номера и так чудесно уложил спать. Какой он милый.
Я мечтательно улыбнулась, украдкой коснулась груди и погладила соски. Они по-прежнему все еще горели, словно ожидали, что игры с ними повторятся. Я попробовала поласкать их сама, но ощущения были, конечно же, не те. Между ног все так же ныло от неудовлетворения. Я посмотрела на дверь, убеждаясь, что в комнате одна, приспустила трусики и запустила пальчики в складочки.
Мотя, конечно, молодец, что не воспользовался моим пьяным состоянием, отнесся с уважением и не трахнул меня. Но возбудить и бросить — это так жестоко. Мне срочно хотелось разрядки.
“Димочка! У меня же есть мой Димочка”, — вдруг вспомнила я. Подскочила в предвкушении. Мне срочно нужен был мой лазурный дружочек. Я его оставила в тумбочке…
Села и застыла. К моему огромному удивлению, Димон меня ожидал не “в”, а “на” тумбочке. Да-да, он самый, голубчик, во всей своей двадцатидвухсантиметровой красе, рядом со стаканом воды и таблеткой от похмелья. Тут же лежала записка:
“Пусть будет утро добрым и приятным. Твой Мотя”.
Глава 34
Я не знала, как реагировать. Забота Моти восхищала, но стыду моему не было предела. Как Матвей обнаружил Димку? Он же не мог рыться в моих вещах? Не я ли сама его достала перед ним?
“Блин. Блин. Блин”. — Прикрыла руками пылающее лицо. И тут завибрировал еще один обитатель тумбочки — телефон, вчера окончательно севший и заботливо поставленный на ночь на зарядку.
Мотя. Конечно же! Кто еще мог мне звонить?
Я немного посомневалась: брать или не брать трубку. Что мне сейчас делать? Скрываться до конца отдыха и не показываться на глаза голубоглазому Аполлону? Но желание услышать голос любимого перевесило. Я приняла вызов, но ничего не ответила:
— Катя! — донесся жизнерадостный голос. — Как ты? Жива, моя пьянчужка?
Эх. Мало того, что извращенка, так еще и пьянь я в его глазах теперь. На душе стало так горько. Почему же мне так не везло? Как я так оплошала перед таким классным парнем? Тяжело вздохнула.
— Кать? Все нормально? — голос из веселого вдруг стал тревожным. — Катя? Что случилось? Я сейчас приду.
— Нет, нет, — испугалась я. Разговаривать-то стыдно. А в глаза смотреть как? — Все хорошо. Я просто только проснулась.
— Таблетку выпила?
— Нет. Вот сейчас собираюсь. — Я и в самом деле поспешно сунула аспирин в рот и запила водой.
— Вот и умница.
— А ты где? Уже на работе? — постаралась увести тему, чтобы голубоглазый не припомнил мне голубого дружка.
— Да. Времени-то уже. Скоро обед. Это ты у меня соня-засоня.
— Мы поздно пришли.
— Я знаю. Ты немного буянила. Мне пришлось укладывать тебя спать.
— Мммм… Значит, это был не сон? — игриво проговорила я.
— Нет. Мне пришлось поцеловать принцессу, чтобы она уснула.
— Неправильная какая-то принцесса.
— Самая лучшая! — Мотин голос сводил меня с ума.
— Мне понравилось.
— Мне тоже. Я бы хотел сейчас быть с тобой.
Я одобрительно вздохнула. Я бы тоже не против была повторить процесс успокоения буйной принцессы, только уже на трезвую голову.
— И что бы ты сделал? — я улыбнулась и потрогала сморщенные сосочки. Они тоже очень хотели, чтобы Мотя был с ними.
— Я? Эммм… А ты все еще голенькая? — спросил он приглушенно, на заднем фоне слышались голоса.
— Да, — кивнула, хоть он и не видел.
— Лежишь?
— Нет. Сижу.
— Тогда я б тебя положил. А ручка у тебя где?
— Ручка? Левая? Возле уха с телефоном, — засмеялась я.
— А вторая? Разве она еще не в трусиках?
— Нет. Пока… — я рвано вздохнула. Мне так захотелось действительно погладить себя между ног. Что я и сделала. Легла и, раздвинув колени, пролезла пальцами под резинку. Дыхание затаилось.
