Его сладкая девочка - Ольга Дашкова

— Недалеко.

Дергаюсь, как бешеный, надевая теплую куртку и валенки у дверей, без шапки выхожу на улицу, натягивая капюшон. Уже стемнело, метель метет знатная, неба совсем не видно. Машину почти всю занесло снегом. Хватаю лопату, начинаю очищать крыльцо и ступени, а затем дорожку к воротам и бане.

Глупое занятие, к утру все равно заметет, но надо дать выход своим эмоциям. Не припомню, чтоб такое было раньше. Когда чьи-то женихи меня задевали? Остановился, чувствую, как по спине бежит пот, поднял голову, подставляя лицо снегу и ветру.

Реально накрыло.

Ну, хорошо, ты мне еще ответишь за жениха. Думаешь, Орешкина, я такой, что узнал о нем и отстал? Как бы не так!

Немного успокоившись и расчистив половину двора, пошел обратно в дом. Там уже вовсю стояло веселье, играла музыка, Ира попивала шампанское, Ржевский тасовал колоду карт, Орешкиной не было видно.

— Ты где пропал, Челентано? Дрова рубил?

— А почему дрова рубил?

— Ой, темный ты, Тимофей, в фильме Челентано вместо того, чтоб пойти к женщине в спальню, которая, кстати, его ждала, снимал напряжение тем, что рубил дрова.

— О, я помню этот фильм, «Укрощение строптивого» называется. А при чем здесь Роман? — Ира вопросительно посмотрела на Максима.

— Да так, ни при чем. Вершинин, иди в дурака порубимся, а то сейчас я пойду дрова рубить.

— Иди, кстати, не помешало бы, утром затопим баню.

— Баня — это хорошо, за это надо выпить.

— Ой, Максим, я уже совсем веселая, у вас такое веселое шампанское.

Играть совсем не хотелось, пить тем более.

Хотелось к Орешкиной, снять напряжение, о котором говорил Макс, заставить ее кричать и стонать, просить еще. А еще надо поставить ей укол, не справится же сама.

Махнул рукой на друга, скинул куртку, помыл руки на кухне, без стука вошел в ее комнату, а там пусто.

— Черт, ну давай, не будь трусихой, — тихий голос со стороны ванной.

Медленно, чтоб не напугать, подхожу к открытым дверям ванной. Даша, приспустив свои блядские шортики, оттопырив попку, стоит со шприцем в руке, пытаясь развернуться и как-то сделать себе укол.

А у меня от ее «сладких персиков» — господи, я стал уже думать словами Ржевского — член моментально наливается кровью. Мало я снега перекидал, ой как мало, не помогло совсем.

Так можно было стоять и наблюдать вечно, но нервы у меня не железные.

— Дай сюда, невеста бедовая, — подхожу, не давая девушке опомниться, беру из ее рук шприц, нагибаю над раковиной. — Воздух выпустила?

— Да.

Легко ввожу иглу и лекарство, Даша лишь тихо стонет, чувствую ее взгляд через зеркало, она не сопротивляется, а я, как маньяк, пользуясь моментом, откидываю шприц в раковину, запускаю руку между ног, сразу накрывая горячую нежную плоть.

Да плевать я хотел на ее жениха. Вот она, сейчас и здесь предо мной, в глазах огонь и гнев, сейчас зеркало треснет, или я провалюсь сквозь землю.

— Рома! Роман Александрович, а ну, прекратите! Сколько можно лезть ко мне в трусы? Кто вам дал такое право?

Ничего не отвечаю, лишь забираюсь другой рукой ей под толстовку, веду по животику, прямо под майку, сразу накрывая грудь ладонью, лаская сосок.

— Орешкина, еще хоть слово, и я возьму тебя прямо здесь.

Она замолкает, смотрит на меня, покусывая свои пухлые губки, а я ласкаю ее грудь, оттягивая сосок, девушка снова тихо стонет и выгибает спину.

Вот же дьявол!

Хочу ее, безумно хочу. Как помешанный.

— А ну, убери руки, — цедит сквозь зубы.

— А я предупреждал. Ты ведь сама хочешь, сама, признайся, Орешкина.

Чувствую ее частое дыхание, как расслабляются мышцы бедер и пропускают мою руку глубже, она уже мокрая там и такая горячая, что пальцы жжет.

— Ты не представляешь, как у меня стоит и болят яйца с самого утра. Как я хочу оказаться в тебе.

Ее идеальная грудь тяжелеет в моей руке, а бедра чуть раздвигаются. Скольжу уже по ее половым губкам, размазывая влагу, проникая двумя пальцами, сразу глубоко, трахая ими, смотря на то, как порозовели ее щеки и приоткрылся ротик.

Все, сука, не могу больше.

Тянусь, закрываю дверь, стягиваю штаны вместе с бельем, вытаскиваю пальцы из нее, провожу несколько раз по члену, размазывая по нему свою и ее смазку. Вхожу медленно, заполняя собой лишь наполовину, Даша прогибает спину, упирается ладонями о кафель на стене.

— Рома… а-а-а-а-а… м-м-м-м.

А я хочу видеть ее грудь, снимаю с нее толстовку, которая скрывает ее практически всю. Бросаю на пол, вхожу глубже, плотно сжав челюсть, совсем без защиты, но это невероятные ощущения — чувствовать ее внутри без резинки.

— Такая горячая и узкая девочка, — бормочу что-то себе под нос.

Грудь колышется при каждом моем толчке в нее, а я все больше насаживаю ее на себя, чувствуя, как она обхватывает меня изнутри, затягивая в себя еще больше.

Я, наверное, совсем сошел с ума — иметь эту девчонку в ванной, когда в доме полно людей, но реально нет никаких сил сдерживаться рядом с ней.