– Вы кто? – вместо приветствия прилетело Владе в ответ.
– Владислава Григорьевна. Я личный помощник Герберта Альбертовича.
– Что-то старовата ты для личного помощника, – Анжела, придирчиво оглядела Владу с ног до головы, но сама в ответ так и не поздоровалась.
Владе очень хотелось ответить Анжеле, что и она, однако, уже не нежная фиалка, но ругаться с бывшей любовницей своего нового шефа она не собиралась. Уж точно не в свой первый рабочий день.
– А Вам было бы приятнее, если бы рядом с Гербертом была более молодая и наглая особа?
– Что? – Анжела опешила от таких слов.
Владислава задала свой вопрос спокойно, без насмешки или издевки в адрес Анжелы. Анжела, услышав это, замерла в первую секунду, а потом хмыкнула, признавая правоту этой странной женщины, которая выглядит как учитель младших классов, но работает у Герберта личной помощницей. А ведь она права, пожалуй. Молодую да наглую Анжела совсем не хотела видеть рядом с Гербертом.
– Да, пожалуй, тут я с тобой соглашусь: молодые они сейчас именно наглые. И давно ты работаешь у Герберта?
Анжела всмотрелась в лицо женщины – почему оно казалось ей смутно знакомым?
Владислава же, правильно расценив пристальный взгляд Анжелы, произнесла, удивив откровением и заинтересовав еще больше:
– Анжела, мы с Вами незнакомы, но встречались. Не имеет значения, где именно, у всех нас бывают трудные времена, согласны со мной?
– Что? К чему это ты клонишь? – Анжела насторожилась.
– Вот у Герберта Альбертовича тоже наступили такие времена.
– Хочешь сказать, что он сегодня проснулся нищим?
– Нет. О материальном положении Герберта Альбертовича мне ничего не известно. Я о его здоровье.
Анжела тревожно огляделась, даже заглянула в душевую.
– Где он? Ему стало хуже? Перенесли операцию?
– Нет, насколько мне известно, не переносили. Она будет сделана согласно плановому расписанию, завтра. Сейчас Герберта Альбертовича пригласили на обычную предоперационную сдачу анализов. Анжела, Вы же не хотите, чтобы его операцию отложили на неопределенный срок?
– Что за глупый вопрос? – Анжела начала раздражаться. – Конечно, я этого не хочу! Гера испытывает сильные боли. И очень страдает!
Владислава кивнула, соглашаясь, и продолжила:
– И Вы не хотите, чтобы его выздоровление затянулось, верно?
– Да что за ерунду ты спрашиваешь? Конечно, я и этого не хочу!
– Так я и думала, – Владислава опять кивнула, – тогда, уважаемая Анжела Игоревна, давайте с Вами договариваться.
– О чем? О том, чтобы я свалила отсюда, в идеале насовсем, и оставила его тебе? – тут же взвилась Анжела злостью. Она уже поняла, куда клонит эта странная тетка и вот наконец она это озвучила.
– Говоря Вашим языком, да. Но чтобы Вы «свалили отсюда», хочет Герберт Альбертович. Вы ведь и сами это знаете, верно? – Владислава говорила ровным голосом, во взгляде, направленном на Анжелу, не было ни капли превосходства, и Анжела молчала, слушая, ее.
– Я же хочу, чтобы Вы не тревожили его несколько дней, – продолжила Владислава, – меня не интересует то, что было раньше между вами, и кем вы друг другу приходитесь. И мне, говоря опять же Вашим языком, «оставлять его» не надо. В моем контракте есть пункт, и я, и Герберт Альбертович настаивали на нем оба. Сказать, какой?
– Удиви меня! – Анжела подняла идеальную бровь.
– Отдельным пунктом оговаривается, что между нами возможны лишь рабочие отношения, в противном случае контракт разрывается. А мне, поверьте, не хотелось бы терять эту работу.
Анжела усмехнулась и кивнула, а Владислава продолжила:
– Меня интересует здоровье моего нового работодателя и его скорейшее выздоровление. А такое возможно, когда пациент спокоен и думает только о предстоящей операции и последующем выздоровлении. Поверьте, я понимаю, о чем говорю. Имела возможность на протяжении года наблюдать за такими пациентами.
Анжела уже собралась что-то спросить, но Владислава опередила ее с ответом:
– Опережая Ваш вопрос скажу: нет, сиделкой я не работала и не буду ею рядом с Гербертом Альбертовичем. В мои обязанности это не входит, впрочем, к делу это сейчас не относится. Анжела, давайте попробуем договориться с Вами.
– И о чем же мне с тобой договариваться?
Анжела спросила это вслух, а вот подумала она совсем о другом: «Где же Герочка ее нашел? А главное, когда?» Анжелу эта женщина чем-то настораживала. Только вот чем? Умом? Красотой? Хладнокровием? Впрочем, на стерву эта Владислава не была похожа.
А Владислава между тем продолжила:
– Вы в курсе, что у Герберта Альбертовича на завтра назначена сложная операция, – она не спрашивала, но Анжела все равно кивнула, и Владислава продолжила:
– Потом сутки покоя. В том смысле, что пациент будет лежать не вставая. День, максимум два. Покоем это сложно назвать, но все же так это и есть. Потом его поставят на костыли и заставят ходить. Впрочем, Вы сталкивались с такими пациентами в коридоре больницы, верно?
Анжела действительно видела, как пациенты ходят по широким коридорам на костылях. Через боль, пот, а иногда и крепкое словцо, но стискивают зубы и идут дальше. Этого она не понимала: как можно вот ТАК издеваться над людьми?
– Видела и не понимаю этого! – признала Анжела. – Это не больница, а черт знает что!
– Поверьте, это необходимо. Новый сустав должен начать работать. Пациент обязан проходить определенное количество шагов в день, если хочет скорейшего своего выздоровления. Впрочем, я думаю, Вы ведь и сами все это знаете. И читали, и слышали от лечащего врача Герберта Альбертовича.
– И читала, и слышала, – признала Анжела, тяжело вздохнув.
– Значит, Вы знаете, что и это еще не все. Далее последует длительный период реабилитации: физиотерапия, массажи, иглоукалывания, специальные упражнения, бассейн. Вы хотите, чтобы Герберт возненавидел Вас? – задала Владислава неожиданный вопрос.
– Что? Меня-то за что? – вырвалось у Анжелы непроизвольно.
– Он сильный мужчина, тут, я думаю, Вы со мной согласны? – Владислава в этот раз ждала ее ответа, и Анжела кивнула.
– Так неужели Вы думаете, что сильному мужчине приятно быть больным и слабым, да еще в глазах женщины, с которой он был близок? Быть слабым для такого мужчины, как Герберт, унизительно. А быть слабым в глазах красивой и близкой женщины – унизительно вдвойне. Вы же умная женщина, и Вы уже поняли, куда я веду. Я для него подчиненная, меня можно не стесняться, передо мной можно выглядеть каким угодно, с меня можно требовать выполнения поставленной задачи и при этом сидеть на перевязке у медсестры.
Анжела усмехнулась и кивнула, признавая правоту слов этой странной женщины. Владислава правильно считала и этот кивок Анжелы, и опустившиеся, ссутулившиеся вдруг плечи.
– Я прошу Вас, Анжела, лишь о том, чтобы Вы дали ему три недели. На операцию, на боль, на восстановление. Через три недели, может быть, раньше, он прилетит домой. Боль, конечно, так быстро не уйдет, но это будет уже другая боль, к тому же, идущая на спад с каждым днем. И у Вас, и у Герберта Альбертовича будет время на то, чтобы успокоиться и переосмыслить сложившуюся между вами ситуацию. Я не могу обещать Вам за него, что он изменит свое мнение о Вас, или что ваши с ним отношения вернутся к прежним. А вот то, что Вы сама, спустя эти три недели, посмотрите на ваши отношения по-другому – в этом я уверена. Поверьте, я знаю, о чем я говорю. Я сама проходила все это.
Последние два предложения Владислава не планировала говорить, они вырвались сами. Владислава замолчала, проговорив все, что планировала и что не планировала тоже. Молчала и Анжела. Она смотрела в окно на осенний парк. Там, за окном, молодая женщина катила по дорожке инвалидную коляску, в которой сидел мужчина, рядом с ними, по газону, усыпанному опавшей листвой, бегал мальчишка лет семи. Мальчик загребал ногами опавшие листья. Все трое смеялись. Интересно, а дома, в их городе, листва тоже уже осыпалась? Анжела вдруг не смогла вспомнить, когда она в последний раз говорила с дочерью. Не с мужем, а именно с дочерью.
