class="p1">Взгляд перемещается к той самой трещинке в стене, из которой зимой поддувает, а эта половица ужасно скрипит. Все так бедно, но, вместе с тем, невыносимо привычно. А вот неизвестное будущее до ужаса страшит.
Что же со мной будет? Заламываю беспокойно пальцы.
«Не женюсь! Исключено!» - эти жесткие слова Волкова буквально выворачивают наизнанку. «А что ты хотела, – ехидный, но справедливый внутренний голос совсем не знает жалости, - после одной проведенной вместе ночи и этого заявления?»
Да как он вообще может смотреть на меня после того, что дядя заставил написать на том клочке бумаги?!
Передергиваю плечами, представляя, в каком был шоке Волков, увидев мою писанину, обвиняющую его в похищении и удержании силой. И это после всего, что между нами было ночью! Очень серьезные статьи. В голове раздается его хриплый шепот: девочка моя… Моргаю, чтобы прогнать набежавшие на глаза слезы. Осознание того, что происходит, никак не может найти объяснения в голове. Вопрос остается открытым. Зачем я Волкову? Пожалел, увидев ад, в котором существую? Приглаживаю разметавшиеся белокурые пряди, задумчиво прикусывая нижнюю губу.
А что, если все не так… И не жалость — это вовсе, а холодный расчет? Боится в тюрьму попасть? Качаю головой, мгновенно отметая это глупое предположение. Дмитрий Волков и слово «боится» как-то совсем не вяжутся между собой. Растерянная и вымотанная прячу лицо в ладонях, стараясь сдержать мелкую дрожь в теле. Говорят, если нам невыносимо плохо, то Бог обязательно услышит это и пошлет на землю ангела, который придёт и вытрет слезы.
Дверь в спальню, скрипнув, отворяется. В крохотную комнату входит Дима, заполняя собой почти все помещение. Грустно улыбаюсь, пряча улыбку. На ангела он мало чем похож, если только на падшего. С присутствием Волкова комната будто в разы уменьшается.
Я даже не осознавала, насколько же крохотная по размеру моя коморка!
- Готова? – в голосе Волкова сквозит еле сдерживаемое нетерпение. Дима прячет руки в карманах и передергивает плечами, прежде чем добавить. – Не хочу здесь торчать, аж зубы сводит.
И правда – прямой до неприличия. Хотя что уж тут, из-за меня ему грозит большой срок в тюрьме. На секунду кажется, что ноги что-то касается. Опускаю взгляд. Нет, показалось…
– Алён? – хриплый баритон касается слуха, и я отбрасываю мысли прочь.
Вскидываю взгляд и тону в зелёных, словно сочный мох, глазах.
- Да, я все собрала, – поспешно откликаюсь, не желая злить и так взвинченного до предела Волкова.
Дима выглядит уставшим.
На смуглом лице, если присмотреться, под глазами даже темные круги залегли. Мало спал? Должно быть, таскали по допросам.
Мне так стыдно, что я даже не могу поднять взгляда. Подхожу к кровати и принимаюсь суетливо разглаживать несуществующие складки на покрывале. Лучше и правда поспешить, кто знает, что будет когда у него лопнет терпение?
Ведь я его совсем не знаю.
Дима изучающе оглядывает мою комнату. В отличии от гостиной, она выглядит опрятно. Односпальная кровать, деревянная тумба. Все чисто. Глазу зацепиться не за что.
– Это все? – кивает Дима на мой сиротливо лежащий на полу возле кровати рюкзак.
Неловко пожимаю плечами, ощущая внезапно нахлынувшее негодование. Еле успеваю прикусить язык, чтобы не ляпнуть нечто несвойственное мне - дерзкое.
В самом деле! Он что, думает, у меня тут есть тайная дверь в гардеробную, которая ломится от нарядов?
Дима поднимает рюкзак, и его черная соболиная бровь удивленно ползет вверх.
- Ты что, туда кирпичей набросала?
Моргаю беспомощно. Кирпичей? Так и не сообразив, что ответить на этот странный вопрос, растерянно плетусь следом за мужчиной. Дима без видимого труда несет розовый рюкзак, который в его руке смотрится совершенно нелепо. Проходя через гостиную, отвожу взгляд от сидящего за столом опекуна.
Поражаюсь его бесчеловечности. Он уже празднует!
Отмечает удачную сделку. Запотевшая бутылка с красной ядреной этикеткой стоит посреди стола. Стакан наполовину наполнен… или пуст – это как посмотреть. Для дяди, конечно же, пуст. Даже малосольные огурцы из погреба вытащил…
Заметив меня, дядя ехидно щерится, демонстрируя отсутствие верхнего зуба.
– Аленка, ты бы хоть спасибо сказала, что ли… что твою неблагодарную задницу пристроил, - он разражается каркающим вороньим смехом, который молотком бьет по барабанным перепонкам. – Будешь жить сыто и … - недоговорив, подмигивает, опрокидывая в себя стакан.
С трудом проглатываю ком обиды.
Что с пьяницы взять?
Но, вместе с тем, где-то внутри меня медленно умирает последняя крупица родственной связи. Похоже, в отличии от меня, Дима совсем не готов принять такой прощальный «жест» дяди Олега.
Волков, резко остановившись, отодвигает меня свободной рукой в сторону. Бросает через плечо не терпящим возражений тоном:
- К машине иди, сейчас подойду.
Не спорю. Да и нет желания.
Выйдя за ворота, останавливаюсь, как вкопанная, возле припаркованной дорогой иномарки. Переминаюсь нерешительно с ноги на ногу. Автомобиль так неуместно смотрится здесь, что кажется ярким сочным пятном на серой картине, которую по ошибке мастер нанес на холст.
К моему облегчению, уже спустя пару минут Волков, громко хлопнув калиткой, приближается ко мне.
– Пьянство еще тот вред несет, – Дима несколько раз стряхивает рукой, прежде чем продолжить. - Оно портит натуру, печень, мозги. Даже может привести к внезапной смерти.
Его слова звучат так зловеще, я испуганно прижимаю руку к груди. Боже! Неужели он…?!
- Дима! – испуганно срывается с моих губ.
Широко распахиваю глаза, представляя распростертый труп дяди Олега на старых половицах в гостиной. У меня, должно быть, такое красноречивое выражение лица, что Волков кривит уголок рта, становясь так похожим на себя прежнего. Беспечный и обаятельный - такой, каким был тогда… на яхте.
– Да не бойся. Приложил слегка… для профилактики, – успокаивает Дима, открывая передо мной дверь черного автомобиля. – Садись.
*Николай Чудотворец – Святой почитается как заступник путешествующих, нуждающихся, страдающих, больных и осужденных. Ему молятся о здравии, мире, помощи в пути, в трудных ситуациях, о счастливом замужестве, детях и семейном счастье.
Глава
