— Нет. Я в храме не была больше полугода.
— Да там и службы сегодня нет. Можем просто зайти посмотреть на иконостас. Он здесь аутентичный. Чудом сохранился…
— Я в штанах!
— Уверяю, за это тебя никто не выгонит. Отец Елисей нормальный парень. Сама увидишь.
— Стой! Ты же сказал, что здесь никого нет!
— Службы нет. Но отец Елисей здесь торчит все время. Да ты не бойся — не захочешь говорить, он не станет тебя пытать.
— Савва…
— Я просто вас друг другу представлю. Тебе же здесь жить.
На самом деле у меня другой план. Я знаю, что Нике нужен духовник. Она такой человек. И я надеюсь, что знакомство с отцом Елисеем поможет ей обрести мир в душе. Определить для себя, что хорошо, а что плохо, прийти в равновесие. Ведь когда Анатолий был арестован, вся Никина жизнь наверняка перевернулась с ног на голову. Могу представить, насколько потерянной она себя чувствовала. И в этом плане отец Елисей правда очень хорош. К нему даже из столицы едут.
— Если он заведет песню по поводу того, какая я плохая, потому что не жду из тюрьмы муженька-педофила…
— Т-с-с… Он не начнет. Я серьезно, Ника. Здесь тебя никто ни в чем не станет винить.
— Хорошо бы! Не то я… я… просто пошлю его! Прямо в церкви, — выпаливает Ника и в ужасе от собственных же слов зажмуривается. Бедная. Я же понимаю, какое давление на нее оказала епархия, когда Толика прижали. Я вообще все понимаю…
— Девочка моя. Сколько же тебе довелось пережить! — обхватываю ее порозовевшие от праведного гнева щеки ладонями и целую. Прямо посреди церковного двора.
— О-хо-хо, кого я вижу! — звучит зычный голос отца Елисея. Ника в моих руках каменеет.
— Привет. — Я принципиально не соблюдаю формальностей. У меня с богом тоже свои отношения. Зная то, что я не стану приклоняться, отец Елисей просто пожимает мне руку. Переводит смеющийся взгляд на Нику. А та, что б там не говорила, приветствует его по всем правилам. Кажется, и сама удивляясь тому, как это произошло. — Моя будущая жена. Ника.
— Спаси и сохрани. Не зря я все колени стер, вымолил-таки тебе счастье. Так ты про венчание договориться? Это только после поста…
— Да нет. Боюсь, с венчанием у нас ничего не выйдет. Я просто хотел, чтобы ты тут все Нике показал, она художник, а у тебя, насколько я знаю, здесь иконы редкие… — игнорирую тычки Ники в бок. Наверное, ей непривычно, что я со святым отцом на «ты», но у нас с ним своя, долгая история. Которая, кстати, на зоне началась. До того, как отец Елисей ударился в религию, он здорово покуролесил.
— Экскурсия, значит? Что ж. Это тоже можно.
— Нет-нет! Уверена, у вас полным-полно дел и…
Ника еще что-то там лепечет, но Елисей уже берет ее в оборот. Отхожу, чтобы им не мешать. Я почти не сомневаюсь, что тот сумеет разговорить мою девочку. Экскурсия затягивается где-то на час. Я успеваю за это время пропылесосить салон и натереть полиролью и без того сверкающую чистотой торпеду. Все хорошо, но нам же правда надо в город! Благо Ника с отцом Елисеем выходит из храма, когда я уж было собрался идти ее вызволять. Выглядит она… мягко говоря, пришибленно.
— Все хорошо?
Отчаянно кивает.
— Хотел вас уткой угостить, так жена твоя стесняется брать. Ты-то лишней скромностью не страдаешь. Пойдем, вынесу. Будет вам на праздничный стол. Утки в этом году жи-и-ирные.
Усаживаю Нику в тепло машины и плетусь вслед за Елисеем. Понятно, что утка — только предлог. Хотя и утки у него — что надо. Живет святой отец, считай, натуральным хозяйством.
— Ну чего уж. Говори. Не томи.
— Да ничего. Хорошая девочка, которой не очень повезло в жизни. Обычная история. Ты, главное, мне скажи, у тебя к ней серьезно? Потому что к несерьезному…
— Слушай, ну ты чего? Я ж рассказывал, как у нас все… хм, начиналось.
— В том-то и дело, что не очень-то хорошо. А девочка правильная. Тебе с ней деликатнее нужно.
— Да знаю я! Знаю.
— Раз так, я спокоен. Со свадьбой не тяни. К делам супружеским приучай постепенно. Она хоть и была замужем, невинна, как ребенок, а ты у нас парень искушенный.
— Ну, ты хоть в кровать-то мою не лезь! Я сам все понимаю.
— Детишек бы вам побольше, чтобы у нее не оставалось времени на всякие глупые мысли.
— Хм… — веду по шее рукой. Что-что, а об этом я еще не думал. Может, отец Елисей и прав. Но тут опять хрен знает, каким батей я буду. А если у нас девочка родится? Мамочки… — Посмотрим.
— А про прокурора этого что думаешь?
— Мой юрист ему все разложил по полочкам. Ну, не дурак же он — рисковать своей репутацией?
— Я бы на твоем месте все-таки перестраховался.
— Интересно, как? Никонова беспокоить по таким пустякам?
— Уверен, что по пустякам? Знаешь что, давай я сам его попрошу порешать это дело. Своему духовнику он не откажет.
— Не хочу тебя впутывать, — отмахиваюсь, хотя предложение, конечно, заманчивое. Кому не хочется перекинуть свои проблемы на кого-то другого? — Так где там твоя утка? Ее с яблоками надо? Или как?
Возвращаюсь в машину, выруливаю на дорогу. С уткой в багажнике на таком морозе ничего не случится. Ника, притихнув, смотрит в окно на пробегающие домишки, укутанные в снег деревья. Я ее не тревожу. Пусть подумает, раз уж есть о чем. Оживляется она, как и всякая женщина, в магазине. Восторгается украшениями, вертит в руках какие-то тарелки в новогоднем декоре, салфетки… Но все бросает, стоит ей увидеть вывеску магазинчика, в котором продается всякая дребедень вроде мольбертов и красок. Беру ее за руку и тащу туда.
— Выбирай!
— Нет-нет. Что ты? Это ужасно дорого.
— Выбирай! — повторяю, подталкивая к ней тележку. — Бери все, что может понадобиться. Я думаю, на мансарде можно обустроить тебе мастерскую.
— Ты серьезно? — Ника закусывает губу.
— Конечно. Ты же здесь навсегда. Помнишь?
— Помню. Но иногда мне кажется, будто это какой-то сон, и ты ненастоящий.
— Это лишь потому, что ты недостаточно часто меня касаешься.
Ника откидывает голову и смеется:
— А что бы это изменило?
— Ты бы убедилась, что я самый обычный человек из плоти и крови. И что меня обуревают вполне человеческие страсти.
— О, это я знаю. Спасибо…
— За что?
— За то, что не стал настаивать на том, чтобы мы… — краснеет.
— Занялись любовью.
— Я знаю, как это называется.
— Вот и хорошо. Ну, ты тут выбирай, что тебе нужно, а я пока прошвырнусь по своим делам. Встретимся через полчаса на кассе. Тебе хватит времени?
Ника кивает, немного сбитая с толку резкой сменой темы беседы, но когда я, скупив все игрушки по Ромкиному списку, возвращаюсь в магазин художественных принадлежностей, у нее в тележке лежит только пара кисточек.
— Похоже, я потратил время с гораздо большей пользой, — улыбаюсь, потрясая пакетами в воздухе. — А ты почему потерялась?
— Я не потерялась. Просто…
— Что?
— Не знаю. Настроения нет. Вдохновения… Ничего не хочется, — Ника отводит глаза. Что-то тут нечисто. И я понятия не имею, как быть, ведь еще каких-то сорок минут назад все было хорошо.
— Ладно. А я, знаешь ли, капец как вдохновлен. Что это?
— Тушь…
— Ты ей пользуешься?
— Иногда. Постой! Что ты делаешь?
Ну, собственно, сгребаю с полок все, что попадается на глаза. Тушь, какие-то карандаши разной мягкости, ластики, мелки, краски. Ого! Они что, из золота? Ни хрена себе цены! Впрочем, мне не жалко. Нисколько. Только непонятно ценообразование. Кисти… Белка, силикон… Большая, маленькая, тонкая и толстая, плоская и, напротив, округлая.
— Да этой же кистью забор можно красить! — возмущается Ника.
— Не годится?
— Нет!
— Тогда показывай, что подходит. Я не собираюсь уходить с пустыми руками.
Никогда я еще не видел, чтобы женщина так реагировала на подарки. Чем больше мы нагребали, тем печальнее она становилась. А на кассе вообще едва не заплакала, повторяя снова и снова:
— Ну, зачем? Ну, дорого ведь… А вдруг оно вообще не понадобится?
