Закрываю глаза, пытаясь абстрагироваться. Если буду сопротивляться, его это еще больше раззадорит. Надо просто быть безучастной. Пытаюсь представить все самое мерзкое, увиденное когда-нибудь в жизни, но как только я понимаю, что его рука не просто поглаживает мои бедра, а совершенно точно обводит мои шрамы, я неосознанно начинаю чуть ерзать на кровати.
Я бы могла сказать, что мне это показалось, но нет. Каждое его касание проходится точно по рубцам.
Его пальцы перемещаются на живот. Он обводит каждый шрам дважды. Вверх-вниз. Чуть задерживается и снова одно и то же движение. Я знаю их точное количество наизусть, он не пропускает ни один. И это вызывает во мне странные ощущения. Как бы мне хотелось сказать, что мне противно, но это не так. Наверное, я бы и дальше пыталась сделать безучастный вид, если бы не ощутила его губы на своем животе. Резко распахиваю глаза, дернув со всей силы руками. Черт, крепко связал.
– Не надо.
– Что?
– Отпусти меня, пожалуйста.
– Я тебе противен? – совершенно серьезно произносит он, нависая надо мной.
– Ты знаешь, что нет.
– Тогда, что не так, если я тебе привлекателен? Серьезно, до меня не доходит.
– Тебе сорок, а мне двадцать. Ты мне в отцы годишься.
– Во-первых, тридцать девять и двадцать один.
– Во-вторых, можешь мне не заливать, у тебя есть невеста. Зачем мне с связываться с почти женатым человеком? Ну и, в-третьих, ты – не мой уровень. С людьми твоего достатка я ни за что не буду связываться.
– Потому что не выносишь деньги?
– Потому что ты априори будешь выше меня.
– Выше это значит доминировать? – я не успела сформулировать достойный ответ, потому что в этот момент почувствовала его руки на застежке бюстгальтера. Почему она, черт возьми, спереди?! Какая-то секунда и он расстегивает застежку.
К счастью, моя грудь остается закрытой. Правда ненадолго. Архангельский поддевает пальцами кружевные чашечки и оголяет мою грудь. От беспомощности сжимаю руки в кулак, крепко зажмурив глаза. Ну уж нет, не буду я доставлять ему удовольствие и брыкаться.
– Я правил не нарушаю, – слышу насмешливый голос. – Теоретически, лямки лифчика на тебе, так что ты не голая. Третьим моим желанием будет, если ты еще не поняла, чтобы ты кончила, – шепчет в уголок рта и тут же едва ощутимо проводит пальцами сначала по одной, затем по другой груди.
От этого, казалось бы, простого прикосновения, соски моментально затвердели и тело покрылось мурашками. Готова покляться, что он улыбается. Хорошо бы, если бы на этом он остановился, но нет, он смял грудь, намеренно сжав между пальцами соски. Как бы мне хотелось сказать, что это гадко и противно, но это совсем не так.
Почему я на это так реагирую?! Кого я сейчас больше ненавижу? Себя или его? Пожалуй, себя.
– Кстати, ты неблагодарная. Я за тобой как мог ухаживал, а ты даже спасибо не сказала.
– Сказала. Только что, – открываю глаза, попадая взглядом на его склонившуюся над моим лицом щетинистую физиономию.
– Видимо, пропустил.
– А ты отлепи уже взгляд от моей груди и взгляни на мою руку, там тебя ждет благодарственный фак. Для особо одаренных предпенсионеров: фак – это выпрямленный средний палец, означающий пошел на ху…
Договорить он мне не дал. Перехватив меня за подбородок и несильно, но все же весьма ощутимо сжав его, он накрыл мои губы своими. В крови бурлит адский коктейль из возмущения, страха и неподдающегося здравому смыслу желания. Мне бы укусить его, к чертовой матери, как в прошлый раз, а я зачем-то я впускаю его наглый язык в рот, и сама же отвечаю на поцелуй. У кого еще и проблемы с головой. Больная какая-то, ей-Богу! Самое позорное, что не я это останавливаю, а он первым отлепляется от моих губ. Господи, лучше бы не открывала глаза.
Сколько же в его взгляде триумфа. Хочется сдохнуть на месте от своего фиаско. Вновь зажмурила глаза, пытаясь представить все самое ужасное, дабы снять с себя это наваждение. Хочу придумать какую-нибудь гадость, чтобы у него пропало всякое желание продолжать, но любая связная мысль покидает меня, когда я ощущаю его язык на моем соске. Ну скотина какая, что он делает?! Все! Вся моя выдержка полетела к чертям собачьим.
– Прекрати! – это точно был мой голос? Что за щенячий писк?! Дергаюсь изо всех сил, на что Архангельский давит ладонью на мой живот.
– Будешь так ерзать, я тебя трахну, Наталь. Сегодня, – шепчет мне в губы. Ненавижу! – Не шучу.
Впиваю со всей силы ногти в мякоть ладони. Ну приди же в себя, Наташа! Но боль в ладони ни на грамм не отрезвляет.
– Если будешь меньше думать, быстрее кончишь, – шепчет мне на ухо, и я тут же ощущаю, как его рука перемещается с груди на низ живота.
Кажется, звук моего сердцебиения слышен за пределами этой комнаты. Но, когда я чувствую, как пальцы Архангельского проникают под резинку трусиков, кажется, оно замирает. Все, на что меня хватает – свести ноги, что я и делаю. Правда, безуспешно, он с легкостью разводит их в стороны и касается меня там пальцами…
Ненавижу! Себя, за то, что не могу совладать с собой. Его, за то, что мастерски доводит меня до какого болезненного желания. Он нарочито медленно ласкает меня. Кажется, еще чуть-чуть и я буду умолять его дать мне скорее кончить.
То ли он читает мои мысли, то ли я выдаю себя постоянным желанием сжать ноги, но движения его пальцев ускоряются. Какое там, к чертовой матери, безучастие? Хорошо, если не стону. Хотя, я даже и не понимаю, что уже происходит. Мне кажется, что хуже, чем есть сейчас, быть уже не может. Однако в момент, когда по телу проносится волна удовольствия, я зачем-то открываю глаза. И, кажется, впервые жалею, что зрячая. Боже, сколько же триумфа в его глазах.
– Ненавижу, – тихо, но вполне разборчиво произношу я, кода он наконец-то убирает свою руку, не забыв при этом улыбнуться.
Глава 15
Взгляд так и косится на пальцы Архангельского, сжимающие руль. Он это делал правой рукой. Точно правой… Краска моментально приливает к лицу, стоило только воспроизвести картинку получасовой давности в памяти. Возможно, я смогла бы об этом забыть, если бы на мне были сухие трусы.
И, как назло, в памяти всплыл эпизод как этот наглец, вернувшись в комнату, прежде чем развязать меня, демонстративно провел пальцем по влажному кружеву. Сколько же в этом мужике самодовольства…
Интересно, он ходил дрочить, пока я оставалась привязанной? Хотя маловероятно, что мужики делают это так быстро. Ибо вернулся этот поганец через несколько минут уже в брюках и рубашке. В отличие от меня, вполне собранным. Как мне удалось без истерик и рукоприкладства встать с кровати и так же тихо одеться – до сих пор не понимаю, ибо внутри все кипит. Возможно, я подсознательно чувствую, что мое молчание ему не нравится, поэтому держусь.
– Наталь, скажи уже хоть что-нибудь. Строишь планы мести? Надеюсь, мстя будет такой же и я кончу, – паскуда! – Ты на кого больше злишься на себя или меня? – как ни в чем не бывало продолжает он, я же не сдерживаюсь и демонстрирую в очередной раз средний палец, не поворачиваясь к его самодовольной роже.
Смотреть ему в глаза – это выше моих сил. Все, о чем я сейчас мечтаю, так это оказаться дома и в одиночестве. В душе! Как же мне хочется смыть эту предательскую влагу между ног.
– Ты не забыла о том, что завтра приступаешь к работе в моем доме? – молчу, еле сдерживаясь, чтобы не показать ему в очередной раз средний палец. – Лучше без опозданий, ибо штрафные санкции не дремлют. Скину тебе на телефон, что приготовить на ужин. Подробная инструкция, где лежит уборочный инвентарь будет лежать в гостиной на журнальном столике. Там же будет перечислен фронт твоих работ.
Капец! Я совершенно забыла о работе домработницы. А он не шутил… Ну кто бы мог подумать, что, вырвавшись на свободу, мне снова придется делать нелюбимую мной уборку? Еще и готовить.
Всю дорогу до своего дома, адрес которого я не называла, я не произнесла ни звука. Испытала за себя некое чувство гордости, ибо хватит доставлять ему удовольствие. Как только Архангельский остановился, не дожидаясь, пока он вздумает сказать что-нибудь на прощание, я резко потянулась к ручке двери и даже успела ее открыть. Правда, выйти из машины не смогла, так как он перехватил меня за руку.
