Лукас
Передав ключи от автомобиля Коди, я жду, пока Шайен достанет из кабины грузовика свою сумку с едой, и ухмыляюсь, когда Коди пытается выхватить ее.
Оставляю их спорить, немного обеспокоенный их ссорой. Они вроде бы шутят, но я не могу отделаться от чувства тревоги и напряжения, когда это происходит. Как будто в любой момент один из них решит, что это не смешно, и все перерастет в настоящую драку. Этого я не переживу.
Шайен идет за мной по пятам, пока я добираюсь до своего пикапа. Она забирается внутрь, и я завожу двигатель.
— Спасибо, что подвозишь домой. Извини, что тебе пришлось это сделать.
— Все в порядке. Это по пути.
Ее глаза останавливаются на мне, и я заставляю себя сосредоточиться на дороге, потому что взгляд в кристально-голубую глубину может утопить меня.
— Дом моего отца находится не по дороге куда-либо. Он в нескольких милях от шоссе, в грязи.
— О, я… э… Я живу примерно в пяти милях отсюда. У ручья.
Она задыхается и быстро закрывает рот. Не могу больше игнорировать Шайен, и когда глазами нахожу ее, то жалею об этом. Ее лицо бледное, она смотрит прямо на меня.
Паника вспыхивает в моей груди.
Мой пульс учащается.
Руки сжаты в кулаки на руле, пока я пытаюсь выровнять дыхание.
— Ты.
Она злится. Я не могу принять ее гнев. Без риска потерять сознание. Моя кожа становится горячей и липкой. Зрение расплывается.
— Все это время это был ты. — Ее голос теперь мягче, и это помогает моему страху, но лишь немного.
О чем она говорит? Вопрос застывает у меня в горле, и темнота мерцает на краю моего сознания.
— Он сказал, что один из его парней, я думала… — пораженный вздох срывается с ее губ. — Логично, наверное.
Моя нога с трудом нажимает на газ, пока я мчусь по шоссе к повороту, после которого смогу вытащить ее из грузовика.
— Мне жаль. — Не уверен в том, что происходит, но мне ясно, что я сделал что-то ужасно неправильное.
— Нет. — Она качает головой. — Не будь…
— Не злись. Я не хочу тебя расстраивать. — Откуда берутся слова? Они льются инстинктивно.
— Ты не расстроил.
— Да. Расстроил.
Тепло ударяет по моим бицепсам и почти отправляет меня через крышу. Ее длинные тонкие пальцы сжимаются.
— Лукас. Послушай меня. Ты не сделал ничего плохого. Это… — она выдохнула. — Ты можешь отвезти меня туда?
— Т-т-туда, где я живу? — нервозность взрывается в моем животе, когда я вспоминаю, как она в последний раз приближалась к моему дому. — Я… э…
— Он принадлежал моей маме, — шепчет она, и ее рука опускается с моей руки на колени.
Должно быть, именно этим вызваны слезы в ту ночь, когда она появилась в ручье.
— Твой папа сказал, что я могу жить там в обмен на то, что я его закончу.
— Я знаю.
Между нами воцарилось молчание.
— Я не знал, что это дом твоей мамы.
Она грустно улыбается.
— Это я тоже знаю.
К тому времени, как мы добираемся до дома Нэша, она становится спокойнее, жесткость в ее глазах сменяется пустотой. Я жду в грузовике, чтобы она могла положить тако с жареным хлебом в холодильник, после чего Шайен выходит, держа в руках одноразовый контейнер. Забирается обратно в грузовик, я выезжаю задним ходом с грунтовой дороги и направляюсь к дому.
Мы не разговариваем, но, когда в поле зрения появляется крошечный домик, она заметно напрягается.
Я останавливаюсь под можжевельником, и ее пальцы дрожат, когда она тянется к ручке двери. Она не ждет и выходит из кабины. Я следую за ней, сохраняя дистанцию, пока девушка медленно движется к передней части дома, но не идет дальше.
Чувствую себя незваным гостем. Незваным гостем не только в этом доме, но и в этот момент уединения. Когда она застревает в каком-то воспоминании, где-то между прошлым и настоящим, я понимаю, что мы не такие уж разные.
Я знаю, каково это — скорбеть.
Мне знакома боль утраты.
Моей мамы тоже больше нет.
Но в то время как Шайен, похоже, теряет ангела, я освобождаюсь от дьявола.
— Я приходила сюда, — говорит она. — Как-то ночью я приходила сюда и…
— Знаю, я видел тебя. — Я морщусь и опускаю подбородок, не зная, почему признаюсь, и желая вернуть слова назад.
— Ты… видел меня?
Я киваю.
Происходит сдвиг, легкий хруст гравия под ее ботинками, и я чувствую на себе ее взгляд, но не вижу его.
— Всю меня?
Это напоминает мне, как в детстве меня допрашивала мама, я знаю, что должен сказать правду, но боюсь последствий.
— Было темно, но… — мои плечи прижимаются к ушам, и я шепчу. — Пожалуйста, не злись.
— О… — она тихая, задумчивая. Не такую реакцию я жду, и это напоминает мне, что Шайен другая. Не такая, как мама.
Я не говорю ей, что сделал со мной вид ее обнаженного тела или какую реакцию вызвал, но шевеление между ног — доказательство того, что воспоминания все еще свежи.
— Мне жаль.
— Перестань так говорить. — Она издает вздох, полный раздражения. — Это мне нужно извиняться. Я была пьяна и… теперь это твой дом. Я не должна была здесь находиться. Это моя вина.
— Я должен был отвернуться. — Мое лицо пылает, и я уверен, что она может это видеть… Я резко вдыхаю, когда она рукой хватает мою.
В ее глазах сострадание и понимание.
— Все в порядке, Лукас.
Наши пальцы переплетены без моего на то разрешения, и это вызывает небольшую улыбку на ее грустном лице.
Гордость бьется за моими ребрами. Я рад стереть хотя бы крошечную частичку ее горя.
Она протягивает контейнер.
— Могу я положить это в твой холодильник, пока оно не испортилось?
Я киваю, но боюсь, что это означает, что мне придется отпустить ее руку.
Ее теплая, крепкая хватка успокаивает. Утешает. Я не хочу ее потерять.
Она двигается и…
— О черт! — она прыгает за меня, и ее руки сжимают мою футболку по бокам. — Что это за хрень? — ее рука вылетает вперед, а грудь прижимается к моей спине. Я борюсь со слабостью в коленях от перегрузки ее прикосновений. — Там! Под верандой! Боже мой, это горный лев. Это горный лев? — она цепляется ногтями в мой живот, оттаскивая меня назад. — В грузовике есть оружие? Нам нужно…
— Нет. — Упоминание об оружии вырывает меня из тумана ее прикосновений и пьянящего цветочного аромата. — Это собака.
— Что? — ее мышцы расслабляются, но хватка на мне крепнет. Этого почти достаточно, чтобы я рассмеялся. — Ты уверен?
— Да. — Я кладу свои руки поверх ее на своей талии. — Все в порядке. Насколько я могу судить, она безвредна.
— О, хорошо. — Она лбом упирается в мою лопатку и тяжело выдыхает. — Точно. Собака. Я в порядке.
Она ослабляет хватку и отступает назад. Мне сразу же не хватает тепла и податливости ее тела, но это к лучшему. Она наклоняется и подбирает то, что осталось от тако из жареного хлеба, разбросанного по земле.
— Можно? — она указывает на собаку. — Думаю, ты не собираешься есть это теперь.
— Можешь попробовать. Она не моя. — Я следую за ней, пока Шайен идет к крыльцу и низко приседает. — Я пытался уговорить ее выйти, но она не сдвинулась с места.
— Ты испугался, малыш? — легкий, почти певучий тон ее голоса ласковый и успокаивающий.
— Я зову его Бадди. — Мое лицо теплеет по какой-то причине, которую я не могу назвать.
— Привет, Бадди. — Она протягивает еду. — Я тебя не обижу.
Она ждет, и я опускаюсь на ступеньку, опираясь на локоть, чтобы посмотреть за ее попытками выманить собаку, мягко поощряя ее. Я закрываю глаза на мгновение, слушая голос и наслаждаясь этим. Такая противоположность ругающейся, дразнящей, упорной женщине, увиденной мною ранее.
— Молодец, давай.
Я приподнимаюсь и вижу, что собака высовывает нос и две передние лапы из-под веранды.
— Вот так, мальчик. — Он облизывает пальцы Шайен и ждет, пока она даст еще. — О, ты голоден.
Собака вылезает еще немного, и я пользуюсь случаем, чтобы осмотреть ее на предмет ранений. Морда грязная, грудь и шея такие же, но я не вижу никаких ран или засохшей крови. Его шерсть длиннее, чем мне показалось вначале, но он не похож на какую-то конкретную породу, вероятно, дворняжка.
