Когда я возвращался обратно в главный коридор, судьба улыбнулась мне. На Америке не было заметно никаких ран, так что, видимо, это она расцарапала Селесту. Мер подошла ближе, и я различил у нее на лице небольшую припухлость, практически полностью скрытую волосами. Но лучше всего было то, что при виде меня ее глаза зажглись радостью.
Господи, до чего же мне хотелось просто посидеть рядом с ней. Я сделал несколько глубоких вдохов. Если сейчас потерпеть, потом мы с ней сможем уединиться по-настоящему.
Я с поклоном остановился и быстро шепнул:
– Склянка. – После чего выпрямился и пошел дальше.
Она все слышала, потому что на миг задумалась, а затем практически побежала по коридору, даже не оглянувшись.
Я улыбнулся, радуясь, что к ней возвращается жизнерадостность. Молодчина.
– Погибли? – переспросил король. – От чьих рук?
– Точно неизвестно, ваше величество. Впрочем, от разжалованных пособников ничего другого и ждать не приходится.
Бесшумно войдя в кабинет, чтобы забрать почту, я немедленно понял, что речь идет о жителях Бониты. Недавно триста с лишним семей были смещены по меньшей мере на уровень вниз в кастовой лестнице по подозрению в поддержке повстанцев. Похоже, они не захотели сдаваться без сопротивления.
Король Кларксон покачал головой, а потом вдруг с размаху грохнул кулаком по столу. Я подскочил от неожиданности, как и все остальные, кто находился в комнате.
– Эти люди что, сами не понимают, что делают? Они разрушают все, над чем мы трудились, и ради чего? Ради каких-то призрачных интересов? Я предложил им безопасность. Порядок. А они взбунтовались!
Разумеется, странно было бы ожидать, что человек, имеющий все, что ему захочется, поймет, с чего это обычным людям мечтать о таких же возможностях.
Когда меня призвали в армию, я испытал одновременно ужас и восторг. Я знал, что некоторые считали это смертным приговором. Но по крайней мере, меня ждала захватывающая жизнь, а не нудная канцелярская работа и поденный труд в семьях представителей более высоких каст, на что я был бы обречен, останься в Каролине.
Его величество Кларксон встал и принялся расхаживать по кабинету.
– Этих людей необходимо остановить, чего бы это ни стоило. Кто сейчас управляет Бонитой?
– Ламэй. Он на время отправил семью подальше и начал приготовления к похоронам бывшего губернатора Шарпа. Похоже, несмотря на все трудности, он гордится своей новой ролью.
Король вскинул руку:
– Вот человек, довольствующийся своим положением, который верно исполняет долг перед обществом. Почему они все не могут делать то же самое? – Я забрал письма из лотка. Король Кларксон между тем продолжал: – Мы поручим Ламэю немедленно расправиться со всеми подозреваемыми в убийствах. Даже если кто-то и ускользнет от расплаты, мы недвусмысленно обозначим свою позицию. Кроме того, необходимо найти способ вознаградить тех, кто располагает какой-нибудь информацией. Нам нужны свои люди на Юге.
Я поспешно отвернулся, жалея, что услышал это. Повстанцев я не поддерживал. Большинство из них – убийцы. Но сегодняшние распоряжения короля не имели ничего общего с правосудием.
– Эй, ты! Стой.
Я обернулся, не уверенный, что король обращается ко мне. Однако это оказалось именно так. У меня на глазах он набросал коротенькое письмо, сложил его и кинул поверх остальной кипы.
– Отнеси это на почту. Там знают правильный адрес. – Король кинул послание так небрежно, словно оно не имело ровным счетом никакой ценности. Я остался стоять столбом, потому что ноша вдруг стала неподъемной. – Иди.
Я взял корреспонденцию и с черепашьей скоростью поплелся в почтовую комнату.
«Аспен, это не твое дело. Ты здесь для того, чтобы защищать монархию. И ни для чего больше. Сосредоточься на Америке. Весь остальной мир может катиться к чертовой матери, главное сейчас – встретиться с ней».
Я расправил плечи и сделал то, что должен был.
– Чарли, привет.
Увидев пачки писем, он присвистнул:
– Сегодня что-то много.
– Ну да. Э-э… Тут было одно письмо… У короля под рукой не оказалось адреса, он сказал, что вы должны знать.
Я кивнул на послание Ламэю, лежавшее на самом верху.
Чарли развернул листок, чтобы посмотреть, кто адресат. Когда же он пробежал бумагу глазами, на его лице отразилась тревога.
– Ты это читал? – спросил он негромко.
И хотя мне было известно содержание, я только покачал головой и сглотнул. Даже немного стыдно стало. Возможно, в моих силах это остановить, но я всего лишь делаю свою работу.
– Гм, – пробормотал Чарли и, крутанувшись на стуле, задел пачку уже отсортированной корреспонденции.
– Чарльз! – возмутился Мертин. – Я три часа на это угробил!
– Прости. Я сейчас приведу все в порядок. Леджер, подожди немного. – Чарли вытащил одинокий конверт. – Это тебе.
Я немедленно узнал мамин почерк.
– Спасибо! – Я сжал письмо в руке, радуясь весточке из дома.
– Не за что, – отозвался он небрежно, вытаскивая из-под стола проволочную корзину. – Да, кстати, не мог бы ты оказать мне большую любезность и снести вот эту макулатуру в топку? Прямо сейчас?
– Нет проблем.
Чарли кивнул. Я спрятал письмо и забрал у него корзину.
Печи располагались неподалеку от казарм. Я опустил корзину на пол и открыл заслонку. Угли практически прогорели, и я аккуратно подкладывал в топку бумаги, вороша их, чтобы был приток воздуха.
Не осторожничай я так, то, наверное, и не заметил бы письма к Ламэю, затесавшегося между открытых конвертов и обрезков неправильных адресов.
Чарли, что ты задумал?
Я застыл, лихорадочно соображая. Если отнести письмо обратно, он поймет, что попался. Хочу ли я, чтобы он знал, что попался? Хочу ли я вообще, чтобы он попался?
Нет. А потому я просто швырнул послание в топку и убедился, что оно превратилось в пепел. Моя работа сделана, все остальные письма отправятся к своим адресатам. Никого ни в чем обвинить нельзя, а кто знает, сколько жизней будет спасено?
Хватит с нас уже смертей, хватит боли.
Я зашагал прочь. Время рассудит, кто был прав, а кто нет. Потому что сейчас делать выводы сложно.
Вернувшись к себе, я нетерпеливо надорвал конверт и принялся жадно читать письмо из дома. Мне не по себе было от мысли, что мама осталась там без меня. Немного утешало, что я посылал ей деньги. Но это не избавляло от беспокойства за благополучие родных.
Похоже, беспокойство было взаимным.
«Я знаю, что ты ее любишь. Но пожалуйста, не делай глупостей».
Разумеется, она всегда была на два шага впереди меня, и ей не требовалось намеков, чтобы обо всем догадаться. Она поняла все про нас с Америкой задолго до того, как я рассказал ей. И знала, как меня злит существующее положение вещей, хотя ни разу не слышала моих жалоб. А теперь с другого конца страны она предостерегала меня от поступка, который, мама в этом не сомневалась, я собираюсь совершить.
