в форме лет сорока, держащего за шкирку пьяного амбала.
– Здравствуйте, – полицейский останавливается и внимательно смотрит на мои голые плечи и заплаканные опухшие глаза. – Какое заявление?
– О попытке изнасилования и домогательствах.
– Подождите минуту, сейчас я кину этого в «обезьянник» и помогу вам. А ну, пшел! – рявкает он на пьяного и толкает дальше по коридору.
Я прижимаюсь к стенке. Минут через пять полицейский возвращается ко мне.
– Старший оперуполномоченный Авдеев, – представляется он. – Пройдемте в мой кабинет.
Мы проходим в кабинет. Авдеев садится за стол и делает приглашающий жест рукой.
– Присаживайтесь на стул. Рассказывайте, что случилось?
Я сажусь на стул напротив него и поднимаю на него заплаканные глаза.
– Я не мог вас где-то раньше видеть? – спрашивает Авдеев и прищуривается.
– Могли. В кино. Я актриса.
– Ах вот оно что! – хлопает себя Авдеев по лбу. – Точно! Наверное, в каком-нибудь сериале вас видел. Так-так-так! И что вас сюда привело? Что случилось?
Я откашливаюсь. Мне сложно начать. Сложно произнести эту страшную фразу «меня пытались изнасиловать».
– Ну же, смелее, – ободряет меня Авдеев и улыбается. – Здесь вы в безопасности.
– Я хочу написать заявление о попытке изнасилования и домогательствах со стороны вышестоящего начальства.
– Так, – хмурится Авдеев. – А кто у нас начальство?
– Генеральный продюсер Олег Юрьевич Ольховский.
– Значит, генеральный продюсер? – тяжело вздыхает Авдеев, неуверенно протягивает руку и берет со стола лист чистой бумаги. – Прям-таки заявление хотите писать? По мирному не пытались?..
– Да вы что?! – взрываюсь я. – По какому мирному??? Он меня обманом вывез со съемочной площадки и чуть не изнасиловал в своей машине!
– Чуть?! – повторяет Авдеев. – Но не изнасиловал же?
– Ну извините, что меня не изнасиловали!
– Пили?
– Нет! Я между прочим беременная!
– Не кричите, вы не на сцене. На вас есть какие-то следы насилия? Для протокола.
Лихорадочно осматриваю себя в поисках несуществующих следов.
– Нет на мне следов! Меня же не успели изнасиловать в конце-то концов!
– А что мы тогда предъявим вашему недонасильнику? Попытка, это к сожалению, еще не насилие.
– К сожалению??? – задыхаюсь я от возмущения. – А вы что – его адвокат, что уже защищать его принялись? Вы меня защищать должны!
– Во-первых, я никого ни от кого в данном случае защищать не должен. А во-вторых, у вас нет никаких доказательств. Ведь нет же?
– Нет, кажется, – в смятении отвечаю я. – Постойте! У меня есть доказательства! Я его за ухо укусила! Наверняка рана осталась! Я же не могла ни с того ни сего напасть на своего начальника?!
Авдеев смотрит на меня как на сумасшедшую.
– Так это доказательство того, что ВЫ напали на него, а не ОН на вас. Он еще и в суд на вас подаст за отгрызенное ухо. Еще и компенсацию ему платить будете.
– Да не отгрызала я ему ухо! Зачем вы преувеличиваете? Это была эта… как ее… самооборона!
– Эк вы какая подкованная – самооборона.
– Дайте лист бумаги, я буду писать заявление.
Протягиваю руку за листом. Авдеев откидывается на спинку кресла и обмахивается листом.
– Я-то дам. А хотите, расскажу дальнейшее развитие событий? – снова тяжело вздыхает он.
– Расскажите.
– Вы сейчас напишите заявление, я его у вас приму, а через день вы придете его забирать. Потому что ваш недонасильник предложит урегулировать проблему по мирному и предложит вам кругленькую сумму отступных. А возможно, и подаст встречный иск за отгрызенное ухо. Тогда ВЫ будете платить ему компенсацию и отступные, чтобы он вас не засадил за…
– Да не отгрызала я у него ухо! На месте оно! – взрываюсь я и багровею от злости.
– Это неважно! Доказательств его нападения на вас у вас нет, а вашего нападения на него у него есть! А?
– Тогда, может, вы на меня и наручники наденете, и в «обезьянник» к алкашу кинете?
– Ой, актрисы такие актрисы, воображение у вас прям зашкаливает, – смеется Авдеев. – Ну какие наручники? Чаю хотите?
– Не хочу я чаю, я бумагу хочу. Дайте мне лист бумаги, наконец! Почему вы мне его не даете?
– Нате!
Авдеев раздраженно бросает передо мной лист бумаги и шмякает сверху ручку.
– Пишите! Все как было, со всеми подробностями! И про отгрызание уха не забудьте! И не говорите мне потом, что я вас не предупреждал. Вы думаете, что в жизни всё как в кино? Нет, нет и нет!
Я беру ручку и начинаю писать. Авдеев вскакивает с кресла и начинает нервно ходить по кабинету.
– Кто он там у вас? Продюсер? – уточняет он.
– Генеральный продюсер.
– Еще лучше. Подумайте хорошенько, прежде чем тягаться с генеральным продюсером. У вас есть лишние деньги и силы? Состава преступления ведь нет, вы не сможете ничего доказать…
Слезы капают у меня из глаз и падают на бумагу, оставляя на ней большие мокрые чернильные пятна.
– Зато я хотя бы попытаюсь, – вытирая слезы, тихо отвечаю я. – И пусть все узнают, какие нынче генеральные продюсеры – насильники и домогатели.
Авдеев молча принимает мое заявление и провожает до выхода из отделения.
– Ну что ж, до скорого, – прощается он со мной и открывает дверь.
– До свидания, а не до скорого.
– А вы упрямая… Ой, автограф-то забыл! – хлопает себя ладонью по лбу Авдеев. – Автограф на память оставите?
– Зачем вам мой автограф? – искренне удивляюсь я, пожимая плечами. – Вы ни фамилии моей не знаете, ни названия фильмов, в которых я снималась.
– А пусть будет! Так положено. Только вот не на чем автограф-то оставить, – растерянно хлопает себя по карманам. – Ну да ладно, потом оставите, когда заявление придете забирать.
– Не приду, – твердо отвечаю я. – До свидания.
Выхожу из отделения полиции и сажусь в такси. Едем в сторону моего дома.
Достаю из сумки телефон и хочу позвонить Максу. Но меня ожидает неприятный сюрприз – телефон разрядился. А я
