Ознакомительная версия.
— Да ты что? А что за кафе?
— Кафе «У Саши», это на Филипповской улице, во дворах, за универсамом. Может, видела?
— Нет, не помню… Я в ту сторону редко хожу… А почему — «У Саши»? Интересно как назвала…
— Здрасьте, интересно! У меня же дочку Сашей зовут! Мы с ней на паях и открыли! У нас на Филипповской тетка жила, помнишь? У нее квартира была четырехкомнатная на первом этаже… Тетка померла, квартира нам с Сашкой в наследство досталась. Ну, мы и подумали — не пропадать же добру! Продать ее всегда успеется, а вот в бизнес-леди поиграть…
Да, помнила она филимоновскую тетку. Вредная была старуха. Жить Филимонову-студентку к себе в хоромы не пустила, а квартиру, видать, завещала. Надо же, как в жизни бывает…
Филимонова после института сильно бедствовала. И с работой все не устраивалось, и с замужеством ничего не вышло… Жила с каким-то бедолагой в гражданском браке, его мама от себя никак не отпускала, не давала жениться. Когда Сашка родилась, он вообще ее бросил… Потом на завод устроилась, даже не по специальности, а чтоб в очередь на жилье встать. Все работала, все ждала своей очереди… В последний момент успела рыбкой юркнуть, квартиру долгожданную получить. Потом как раз капитализм грянул, смел все халявные квартирные перспективы. Хоть тут Филимоновой повезло, надо же. А теперь еще и кафе!
— Я чего тебе звоню-то, Каминская… Ты не забыла про третью субботу ноября?
— Ох, забыла, конечно… Мы ж договаривались — каждый год в третью субботу ноября…
— Во-во. Уже пятый год забываешь, бессовестная такая. Или отговариваешься всегда. А мы с девчонками не забываем, у Светки Лариной собираемся! На этот раз хоть придешь? Правда, мы нынче не у Лариной, мы в моем кафе посидеть решили. Так придешь?
— Приду! Конечно, приду! Хотя… Ой, Филимонова, я ж опять не смогу…
— Да ну тебя, ей-богу! Что у тебя, семеро по лавкам плачут?
— Нет, не семеро по лавкам… Я… Я это… В срочную командировку должна уехать…
— А отложить нельзя?
— Если бы… Если бы можно было отложить…
— Ну, все у тебя не слава богу! Вечно причина какая-то! А в прошлом году тоже командировка была?
— Нет. В прошлом году я разводилась, Кать. Сама понимаешь, настроения не было.
— Да ты что, Анька? Так ты развелась, что ли? Ничего себе новости…
«Ну вот, — отметила она про себя, — уже на имена перешли…» А так задорно разговор звучал, пока о грустном не заговорили! Как привет из юности — называть себя по фамилиям…
— Да, я развелась, Кать. Так уж получилось.
— Ну ничего, Анька, не переживай! Какие твои годы? Сорок пять — баба ягодка опять!
— Да уж, ягодка… С одного боку незрелая, с другого — переспелая.
— Да ладно, ты это… Не комплексуй так. Я вон вообще ни разу замужем не отметилась, и ничего, живу. Да и не одна ты такая — Светка Ларина, вон, тоже теперь безмужняя. Мало того, ее бывший еще и жилплощадь норовит отобрать… Квартира-то ему родителями подарена, Светка только прописана была, представляешь?
— Нет, не представляю, Кать. Ужас какой. И что она теперь, куда?
— Да воюет пока, по судам ходит… А твой-то как, не претендует на законные метры?
— Ну, еще бы он претендовал! У меня на шее двое детей осталось! Мне их кормить-поить надо! И вообще, я мать или… Или…
Разогналась с возмущением и вдруг запнулась. Надо же, как легко по этой тропинке привычного возмущения понеслась. Как привычно, легко выговорилось и про «шею», и про «поить-кормить»… Флаг в руки, и вперед. Ох, Лерка, и зачем ты мне про этот флаг…
— Что ж, значит, в нашем полку одиноких баб прибыло… — с грустью произнесла Филимонова, не почувствовав ее замешательства. — Надо же, а я думала, у тебя семья вообще образцово-показательная… Да, жалко, жалко…
— А ты не жалей меня, Филимонова. Страсть не люблю, когда меня жалеют. Других жалей, а меня — не нужно.
— О-о-о… Узнаю, узнаю нашу Каминскую… Как песню пропела — нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели? Гордыня через край бьет, да? Я, между прочим, и не собиралась тебя жалеть!
— Не обижайся, Кать…
— Да я и не обижаюсь, еще чего. Давай-ка мы, Каминская, вот что сделаем… Если не можешь на посиделки прийти, давай хоть вдвоем встретимся, поговорим нормально! Выпьем, закусим, молодость вспомним, душой отмякнем… А то чего мы по телефону-то?
— Давай, Кать…
— Тогда приходи ко мне завтра в кафе! Накормлю — пальчики оближешь! Сможешь завтра?
— Смогу.
— Мне бы лучше днем… Вечером, сама понимаешь, народу больше, хлопот больше…
— Я и днем смогу, Кать.
— Ну вот и отлично!
— Кать… А можно, я сейчас приду?
— Что, вот прямо сейчас?
— Ну да, минут через двадцать…
— А что, давай! Давай, Каминская! Действительно, чего откладывать! Давай, жду! Дорогу-то найдешь? За универсамом, желтый такой дом, вход с торца. Да сразу увидишь вывеску…
— Найду, Кать, найду! Все, я уже выхожу, жди!
Положила трубку, бросилась в спальню, принялась лихорадочно натягивать брюки с блузкой, будто опаздывала куда. Секунду подумав, брюки сняла, надела юбку. На улице сырость непролазная, чего она будет в кафе сидеть с мокрыми брючинами… Так. Так… Теперь макияж перед зеркалом освежить… Опа! А макияжа-то и нет никакого, слезами смылся! Ну да ладно. И так хорошо, не на свидание же идет. Причесаться и — бегом из дома… Как хорошо, что ей Филимонова позвонила, можно сказать, спасла! Хотя от чего спасла…
Выглянувшее скупое солнце растопило снежную кашу окончательно, вода собралась в лужи, подернутые стылой рябью. Кажется, и асфальта под ними нет, ступишь и провалишься в бездну. Но и обходить неохота, там Филимонова ждет…
Вот же — придумала себе Филимонову как причину для торопливости! Бежишь, матушка, бежишь от настигнувшего тебя откровения! Втянула голову в плечи и бежишь! Не успела еще спасительные зацепочки придумать, страшно тебе, да? Лучше бы дома посидела, обдумала, по полочкам весь разговор с Леркой разобрала…
Ладно, потом по полочкам. Не хочется сейчас разбирать все по полочкам, если честно. Да и Лерка тоже… Подумаешь, обвинительница выискалась! Не может ребенок свою мать ни в чем обвинять, не имеет права! Еще молоко на губах не обсохло, а туда же…
Мысли прыгали в голове, сбивались вместе с торопливым дыханием. Да, не может обвинять… Не имеет права… И к черту ее намеки на всякие бумеранги из прошлого, не понимает она ничего в ее жизни! Тоже, сравнила… И вовсе она мамин флаг не подхватывала, она их с Антоном любопытным смирением не истязала… Лерка, дурочка, и близко не знает, что это такое — смиренная энергия контроля! Не знает, как в эту дыру все нутро утягивается, как лихорадит потом, звенит раздраженной пустотой в организме! Нет, Лерка, не права ты, совсем не права. Не надо сваливать все в одну кучу, мешать божий дар с яичницей…
Ознакомительная версия.
