От его слов она смягчилась.
– Хорошо.
Стараясь думать о том, что должна говорить, она позволила своему телу расслабиться.
– Думаю, у меня было особое предназначение с самого дня рождения. Понимаешь, мои родители – оба музыканты, отец играет на виолончели в Симфоническом оркестре Сан-Франциско, мама – на флейте. Кроме того, оба играют на фортепьяно почти так же хорошо, как и я.
– Сомневаюсь, – решительно вставил Питер.
Она невольно улыбнулась.
– Самое раннее, что я помню, – это звуки музыки. Дом моих родителей был любимым местом неофициальных репетиций, небольших концертов и сборищ после концертов. Кажется, я начала играть на фортепьяно еще до того, как научилась говорить. Я помню, как исполняла «К Элизе» на «Стейнвее» родителей перед несколькими зачарованными моей игрой членами оркестра, тогда мне было пять лет.
– Ты была единственным ребенком?
– Да. Конечно, мои родители желали мне только хорошего, и я им по сей день благодарна. Невозможно найти родителей, более преданных своему ребенку, хотя их навязчивая идея сделать из меня выдающуюся пианистку лишила меня нормального детства. Я много лет провела в Консерватории Сан-Франциско, а потом, конечно, в Джуллиарде.
– А ты? Ты этого хотела?
Она смущенно опустила голову.
– Ты знаешь, даже сегодня я затрудняюсь ответить. Когда я росла, я просто не знала, что этого можно не хотеть. Определенность моего будущего никогда не подвергалась сомнению. Я никогда не задавала подобные вопросы, я была слишком занята. Видишь ли, я выиграла конкурс в Форт-Уэрте, конкурс Клиберна, когда мне было двадцать. После этого… – Она театрально взмахнула руками. – Сегодня очень небольшое количество молодых пианистов получают статус виртуоза, если не выигрывают главный конкурс. Так вот я выиграла, частью премии был мой первый концертный сезон. С тех пор я стала считаться исполнителем мирового класса.
– Понятно, – произнес Питер, задумчиво хмурясь. – Значит, ты не задавала никогда никаких вопросов до тех пор, пока в прошлом году не обессилела?
– Да.
– Тогда, может быть, именно в этом и состоит ответ. Я думаю, что организм сам пытался тебе что-то сказать.
Она покачала головой:
– Если бы это было так просто. Виртуозы часто «перегорают». Так случилось с Горовицем, а до него с Падеревским. У юного виртуоза Артура Рубинштейна однажды была такая депрессия, что он даже пытался повеситься, и посмотри, что с ним стало потом. К сожалению, кризис карьеры – нередкое явление среди музыкантов мирового класса. Кто-то довольно успешно продолжает играть, а кто-то уходит навсегда. Поэтому мои… симптомы могут быть частью ответа, Питер, но я боюсь, что полная картина этого гораздо сложнее.
– Да? Тогда обрисуй мне полную картину. Что это в твоем понимании? Все началось с того, как ты выиграла конкурс?
Она листала потертый альбом с хроникой шести лет ее гастрольных поездок по всему миру: Нью-Йорк, Вена, Берлин, Израиль. Она рассказывала, что значит быть на гастролях: примчаться в незнакомый город в полдень, после обеда повторить с дирижером наиболее сложные места концертной программы, а вечером исполнять новую симфонию, часто на непроверенном рояле. Она рассказала ему о своих радостях и несчастьях – о том, как однажды она приехала в Лондон в голубых джинсах всего за три часа до выступления, а ее багаж задерживался в Нью-Йорке. Пришлось брать платье напрокат. В другой раз она играла ужасным зимним вечером в Чикаго, когда температура упала до минус тридцати девяти градусов.
– Невероятно, – сказал Питер, когда она закончила. – Конечно, такой темп жизни может привести к изнеможению.
По его лицу пробежала тень.
– Ты… ты думаешь вернуться к этому? – тихо спросил он.
Она закусила губу.
– Я могу встать, Питер?
Он неохотно отпустил ее. Она встала, подошла к окну и посмотрела сквозь кружевные занавески на массивный дуб. Она тщательно подбирала слова для ответа:
– Не знаю. Я чувствую себя такой растерянной, особенно после встречи с тобой. – Она повернулась к нему, сжимая и разжимая кулаки. – Мой менеджер говорил, что музыка – моя кровь и я никогда не смогу расстаться с этим. Еще он говорил, что у меня дар Божий и с таким даром связана большая ответственность. Понимаешь меня?
– Думаю, да, – ответил он.
Она пригладила волосы, а когда продолжила, в ее глазах стояли слезы.
– Трудность состоит в том, что я чувствую эту ответственность, обязанность поделиться моей музыкой с другими. Ты подумал, чем для нас с тобой будет мое возвращение к концертной деятельности?
Он улыбнулся:
– Рад слышать, что ты говоришь «мы».
Она тоже слабо улыбнулась в ответ.
– Ты подумал об этом, Питер? – повторила она удрученно.
Он встал и подошел к ней.
– Дорогая, я узнал обо всем только несколько часов назад! Но разве ты не веришь, что мы вместе сможем решить все проблемы?
– А что, если это невозможно?
Она снова отвернулась. Мгновение спустя она почувствовала на своих плечах его сильные теплые руки и невольно вздрогнула.
– Я должна сказать тебе кое-что еще, Питер.
– Да?
Она слышала, как сильно бьется ее сердце, близость Питера поднимала волну безудержных чувств внутри ее. Ей будет нелегко, но она должна рассказать ему всю правду.
– Питер, я хочу, чтобы ты кое-что понял. Когда ты приехал неделю назад и начал преследовать меня, я совершенно не понимала, зачем ты это делаешь. Я имею в виду, ты только на три недели…
– Ты думала, что я просто хочу поразвлечься? – недоверчиво спросил он.
– Нет, – ответила она. – Я так не думала, ну, может быть, поначалу.
Она повернулась к нему лицом, не в силах больше прятать страдания.
– Я просто хотела, чтобы ты понял, насколько серьезно я отношусь к этому…
– Правда?
Теперь он улыбался.
– Питер!
Она готова была и рассмеяться, и расплакаться.
– Знаешь, когда ты сегодня уехал, я наконец поняла, почему сопротивлялась тебе. Потому…
Она взглянула на его красивое лицо и вздрогнула.
– Скажи мне, – уговаривал он, целуя ее в лоб.
Она шумно вздохнула.
– Думаю, я влюбляюсь в тебя, – выпалила она.
– О, дорогая! Как же я мечтал услышать это!
Он поцеловал ее в мокрую от слез щеку.
– А что, если я уже влюбился в тебя? – хрипло добавил он.
– О, Питер! – воскликнула она, забыв на мгновение все проблемы от радости, охватившей ее.
– И я это знаю! Я знаю…
Ее слова заглушил поцелуй. Она крепко прижалась к нему, в них обоих разлились такие нежные чувства, и они ощутили такое сильное желание, чего не ощущали никогда прежде, до того как была сказана вся правда. Наконец Питер резко отстранился.
