Марк засмеялся, блеснув белоснежными зубами на загорелом лице.
— Это так похоже на Пьера. Он всегда был тихим, упрямым и замкнутым мальчуганом. Этим он очень походил на своего отца. Ты знаешь, что твой дедушка, Жак Дюмон, был убнгг в первые дни германского вторжения во Францию в 1940 году?
— Я знаю, что моя бабушка овдовела сразу после начала войны. — Энни никогда не удавалось расспросить у матери о семье ее отца. Та просто не желала говорить с дочерью о своем покойном муже, а уж после нового замужества вообще стало невозможно даже упоминать имя ее первого супруга. Энни быстро убедилась, что отчима эти расспросы приводили в ярость; и оставила свои попытки.
Марк пристально следил за ней, словно пытаясь прочитать, что творится у Энни в мыслях…
— Твой дедушка встал в ряды французской армии сразу после начала войны. Однажды он без всякого предупреждения спокойно сообщил жене, что вступил в один из полков. А несколько месяцев спустя его убили. Твоя бабушка больше его не видела. Она осталась без кормильца и с маленьким Пьером на руках, твоим отцом, которому тогда было четыре годика. Выжить ей помогла маленькая лавка.
Энни никогда прежде не слышала эту историю из семейной хроники, поэтому внимательно следила за рассказом Марка, ни на мгновение не сомневаясь в правдивости его слов. То, что он говорил, полностью соответствовало ее представлениям о дедушке и бабушке.
Марк отхлебнул немного вина, уставясь взглядом на пламя свечи, колеблющееся между ним и Энни, его глаза казались совсем бездонными.
— Она не была похожа на остальных женщин в деревне. У нее была бабка-англичанка, и она выросла в атмосфере, где английский был вторым языком в семье. Затем училась в университете и получила ученую степень за успехи в изучении языкознания, успев это сделать до замужества. Она была помолвлена, когда ей исполнилось только восемнадцать, — родители хотели этого брака. Им нравился Жак Дюмон, к тому же родители молодых крепко дружили. Вдобавок они были еще и дальними родственниками. Анна знала будущего мужа с детства. И он ей тоже нравился.
При упоминании бабушкиного имени Энни вздрогнула, бросив быстрый взгляд на Марка, но тот был невозмутим. Пламя свечи слабо высвечивало его лицо, он подпер голову рукой, густая прядь волос упала на лоб.
— Она не была без ума от него, впрочем, как и он от нее. Она сама мне об этом рассказывала. Они не противились свадьбе, потому что это устраивало всех и еще потому, что ни один из них не встретил кого-то другого, кто бы увлек его… Той Энни был двадцать один год, ему на несколько лет больше. У них не водились особо деньги, но брак оказался удачным, они стали друзьями, хорошо дополняли друг друга. Жизнь текла ровно и размеренно, без высоких, взлетов и низких падений.
Энни не была уверена, хотела бы она для себя такого же брака. Марк перехватил ее взгляд и улыбнулся, словно сумел прочитать ее мысли.
— Но, узнав о гибели мужа, Анна сильно горевала. Ей очень не хватало его. Она словно потеряла брата. Она как-то сказала мне, что они жили очень дружно, и, узнав, что его убили, она просто взбесилась. Вот почему она вступила в ряды Сопротивления после падения Франции. Это помогло ей пережить горе и наполнило опустевшую жизнь новым смыслом — она заняла место мужа в строю, к тому же она получила возможность отомстить врагу. В те годы в горах Юра было неспокойно, поскольку это был приграничный район со Швейцарией и Германией.
— Но ведь там должно было быть очень опасно, — вслух подумала Энни.
— Да, конечно, так оно и было. Весь район просто кишел германскими солдатами. Правительство Свободной Франции контролировало территорию к югу и к северу от Виши. Конечно же, немцы старались установить контроль над этим приграничным районом — они не намеревались позволить кому-либо беспрепятственно пересекать швейцарскую границу.
— Но люди все равно ходили?
— Местные жители, бойцы Сопротивления, знали каждую тропинку в этих местах. Они спасли множество людей, которым нельзя было более оставаться во Франции. Пример? Взять хотя бы сбитых над германской территорией британских летчиков. Местные жители спасали их, проводя окольными путями в Швейцарию, совершая тайные ночные переходы по горам и лесам. Беглецов передавали из рук в руки, проводя от одного убежища к другому. Им давали проводников, чтобы можно было двигаться в ночную пору. Бойцы Сопротивления часто рисковали собственной жизнью, чтобы провести беглецов через перевалы на границе и довести до швейцарских озер.
Заинтригованная, Энни спросила Марка:
— Ваша семья тоже была в Сопротивлении?
Марк глянул на нее, едва заметно усмехнувшись.
— Я был одним из тех английских летчиков, Энни.
Такого Энни не ожидала. Она в сильнейшем волнении вскочила с места, побледневшая, дрожащая.
— Ну нет! Хватит! Не начинайте все сначала. То вы кажетесь абсолютно нормальным и здравомыслящим человеком, то в следующую минуту вы заявляете что-то настолько невероятное, что я начинаю опасаться за ваш рассудок. Больше я не желаю слышать ничего подобного. Ладно, давайте я помогу вам прибрать на столе и сварю кофе. А потом пойду спать.
— Нет, Энни, — торопливо воскликнул Марк. — Я обещал тебе, что завтра отвезу обратно в Париж, и я намерен сдержать слово. Наше время кончается, и тебе обязательно надо меня сегодня выслушать. — С этими словами Марк, взял девушку за руки и пытливо заглянул ей в глаза. — Я понимаю, как странно звучат мои слова, и не могу поэтому винить тебя за то, что ты считаешь меня безумцем. Но уверяю тебя, что я здоров. Я думаю, что если ты позволишь мне рассказать всю историю до конца, то начнешь понимать, даже если и не до конца мне поверишь.
Девушка сидела, поджав губы и нахмурившись. Она ничего более не хотела слышать. Хуже того, она начинала уже, по-настоящему бояться, но не того, что Марк порывался поведать ей, а себя самое. Эти проблески в памяти, именуемые «дежа вю», эти сны, которые стали приходить к ней… Она боялась глубины своего чувства к Марку, боялась ощущения, будто она уже и в самом деле когда-то знала Марка, причем очень близко, что было уже совершенно невозможно само по себе. Энни пыталась дать всему этому разумное объяснение. Но в глубине души ее гнездилась неуверенность. Она продолжала размышлять — а что, если?..
Что, если его слова правда? Что, если она действительно знала его раньше и просто забыла об этом? Что, если на самом деле безумна она, а не Марк?
Но его последние слова начисто смели все ее сомнения. Он больше не пользовался эффектными приемами, оставил таинственные недомолвки, взамен этого выдал совсем уже что-то неправдоподобное. Теперь-то она точно знала, что Марк душевнобольной. А разве есть иное разумное объяснение? Энни никогда не верила, что кто-то может помнить свою предыдущую жизнь в этом мире, не собиралась она уверовать в это и сейчас.
