- Не помню, когда в последний раз ревела, - призналась Ирина Михайловна.
- Это я виновата.
- Ты тут не при чем. Тебя можно... можно хотя бы обнять?
- Обними.
- Ну вот, - Мать неуверенно привлекла дочку к себе. - Так же нельзя. Только что ты смотрела таким взглядом... Так нельзя.
- А как?
- Я уже ничего не понимаю. Ты хоть раз плакала, после того, как с тобой это случилось?
- Нет… Наверно, я забыла. Да и не хочу.
- А мне кажется, хочешь.
- Посмотри на себя.
- Страшная?
- Ну. Лучше б не ревела. Можно тебя кое о чем попросить? - Кристина зашевелилась в заботливых объятиях мамы.
- Конечно.
- Не обидишься?
- Нет.
- Если ты не отпустишь мою голову, я грохнусь.
Ирина Михайловна разжала крепкие материнские объятия.
Кристина с облегчением перевела дух и отправилась в свою комнату:
- Идем, я тебе что-то покажу.
Они подошли к столу, на котором лежал нарисованный мраморный мальчик.
- Нравится?
- Надо же! - На щеках матери еще блестели слезы, а глаза уже засияли от восторга. - Это ты нарисовала?!
- Ага.
- Насколько я разбираюсь, это здорово! - Она с изумлением уставилась на дочь. - Когда ты научилась рисовать?
- Сегодня. Мраморный мальчик. Классно? Грустный и задумчивый. Смотри: морские цветы, океан... Знаешь сколько лет этим цветам?
Ирина Михайловна пожала плечами.
- Четыреста лет!
- Да что ты!
- Да, да, да! Потому что у них есть корни. Морские розы никогда не умирают - одни бутоны засыпают, другие просыпаются. И никому не приходит в голову их срезать.
- Да у тебя талант! - продолжала восхищаться мама.
- Я так рада, мам, что хоть чем-то тебя порадовала. А то я уже начала думать, что от меня одни проблемы и никакого толка.
- Это ж надо! Ты, ведь, никогда не любила рисовать. – Ну, и ну! Покажу Шадковскому - можно? - один мой знакомый, известный художник. Пусть, посмотрит. Может, из тебя выйдет художница?
- Это я должна буду часами напролет малевать?
- Увидим. Должна же ты чем-то заниматься.
- Если честно, больше мне, ну, не охота рисовать. Мраморного мальчишку я уже нарисовала. А больше… Ну, я не знаю, что еще смогу нарисовать. Ладно, мам?
- Показать-то ты мне разрешишь?
- Да я тебе его дарю, делай, что хочешь.
Ирина Михайловна свернула милый шедевр в трубочку и, посмотрев на часы, вспомнила о сынишке:
- Кстати, о мальчиках. Двенадцать ночи! Где нашего охламона носит? Я ему сегодня устрою.
- Не надо, мам.
- Ушел полчаса назад? - улыбнулась мать.
Кристина честно кивнула.
- Ладно. У меня и сил-то на него не осталось. По-моему, на сегодня хватит воевать, я валюсь с ног. Завтра вставать в шесть. Давай, ложиться?
- Давай. А папа не придет?
- Папа уехал к родителям в Выборг.
- Выборг далеко?
- Поближе, чем Тамбов.
- Тамбов... Тамбов, это как Дания?
- Нет, это разные вещи.
- Как Вова и Гамлет?
- Наконец-то ты это начинаешь понимать. Твой Вова родом из Тамбова. Первый некредитоспособный Тамбове, с которым я имею дело.
- Слушай, а ты когда-нибудь была в театре?
- И в театре, и в кино, а как же? Пока культура не сдохла, я много чего посмотрела.
Тон, которым мама произнесла последнюю фразу, заставил Кристину улыбнуться:
- Культура сдохла?
- Десять лет назад, - кивнула Ирина Михайловна, не моргнув глазом.
- Расскажи.
- Кристинка, мне завтра утром лететь в Москву, я хочу хотя бы четыре часа поспать. - Мама подошла к книжной полке. - Почитай обо всем сама, ладно? Где-то у нас была книженция о Третиньяне... А вот. На-ка, посмотри. Когда-то я в нем души не чаяла. - В голосе матушки зазвучали романтичные ноты, что было крайне необычно. - В наше время шел фильм "Мужчина и женщина", мы на него бегали по десять раз. Ах, какой мужчина, ты себе не представляешь! Как я его любила!
Кристина посмотрела на обложку: "Жан-Луи Третиньян".
- Ты любила Жана-Луи Третиньяна? - Дочка прищурилась. - Занималась с ним сексом?
- Ну что ты! Я его видела в кино, на большом экране. Это же артист, звезда, к тому же француз.
- Легенда?
- Еще какая! А ты все об этом? Сил моих нет. Что с тобой делать?
- Понятно, вы любили друг друга как принц и русалка: он целовал тебя в лоб, а ты молчала.
Мама похлопала глазами.
- Вроде того.
- Ладно, я им займусь. - Кристина уселась в кресло. - Иди, спи.
- Иду. Придет Гарик, передай, чтоб послезавтра готовился к очень неприятному разговору.
- Ага.
Брошюрка из серии "Звезды мирового экрана" начиналась с цитаты этого поднебесного Жана-Луи: "Актер, как и любой работник искусства, должен быть свидетелем своего времени..."
Время было позднее. Актер Владимир Евпатьев, какой есть, глядя под ноги, продолжал колесить по городу. Гагаринская улица - Пестеля - Литейный - Невский - Марата - Кузнечный - Владимирский. И снова Литейный - Невский... Его маршрут разумному анализу на поддавался, его мысли вышли далеко за пределы здоровой логики.
Купить в его финансовом состоянии самые дорогие розы - все равно, что Ирине Михайловне взять новый автомобиль. Этакое жертвоприношение, чтобы не доставали.
Но Кристине и этого было мало. Она преследовала его как наваждение, как мираж летела где-то рядом и, не отставала ни на сантиметр. То ли на крыльях летела она, то ли на своих костылях.
"О, господин мой, как я испугалась!" – смеялось наваждение.
"Батюшки!" - Вова прибавил шаг.
"Поиздержались, принц? Ха-ха-ха-ха!"
"Заметно".
"Принц, у меня от вас есть подношения, я вам давно хотела их вернуть..."
"Да полно, вы ошиблись, я в жизни ничего вам не дарил".
"Дарили, принц, вы знаете прекрасно! Право, стоило ли тратиться на такую, как я?"
- Я в жизни ничего вам не дарил, - повторил он вслух. – Я в жизни ничего вам не дарил… Я в жизни…
Володя купил бутылку крепкой “Балтики” и только приготовился сделать первый глоток, как за спиной послышался смех. Он обернулся. Компания из четырех молодых парней, оказывается, шла за ним по пятам и дружно хохотала над его монологам.
- Глюки? - улыбнулся один.
- Дай пивка глотнуть, - попросил другой.
Вова сходу выплеснул парню в лицо содержимое бутылки, мгновенно схлопотал в репу и рухнул на мокрый асфальт, безвольно раскинув руки.
Компания молодежи растерянно притихла. Вова не шевелился.
- ...И я знаю, взглянувши на звезды порой, - пробубнил он, выдержав паузу, - что смотрели на них мы как боги с тобой.
Над ним кто-то матюгнулся. Увидев, что жертва жива, шпана ушла своей дорогой, а Вова еще долго лежал в луже со счастливым выражением лица:
- И была ли при этом победа, и чья: у цветка ль от ручья, у ручья ль от цветка?
