Навстречу мне.
Что-то первобытное в моем животе сжалось и раскалилось добела. С любой другой женщиной я бы уступил инстинкту и бросился вперед, чтобы собрать эти рыжие волосы в кулак, а этот красный рот попробовать на вкус. Я бы увёл ее в ближайшую комнату и трахнул бы ее, разорвав это красное платье на куски, так, что оно запятнало бы пол, как пролитая кровь, оставив ее обнаженной для моего наслаждения.
Блядь.
Мой член дёрнулся и затвердел в брюках костюма.
Было иррационально и до смешного глупо увлечься одним из моих адвокатов, сестрой моего лучшего друга, женщиной, которая, я был уверен, не узнает сексуальной страсти, если бы она ударила ее по заднице.
Поэтому, вместо того чтобы сделать один из дюжины комплиментов, которые задержались у меня на языке, как вкус моего Кьянти, я пригвоздил ее надменным взглядом и протянул:
— Bene. Ты надела платьею (пер. с итал. «хорошо»).
Мгновенно ее тщательно контролируемое выражение лица растворилось в уксусе моих слов.
— Я не знала, что у меня есть выбор.
— Выбор есть всегда, — сказал я, снисходительно к ней обращаясь, просто чтобы увидеть, как румянец разливается по ее щекам и собирается в верхней части ее обнаженной груди. — Ты сделала правильный выбор.
— Ты льстишь себе, если думаешь, что это имеет какое-то отношение к тому, чтобы доставить тебе удовольствие, — возразила она легко, так быстро и холодно, что ее слова осыпались, как шквал на моей коже. Она лениво провела рукой по своему плоскому животу до легкого изгиба на бедре. — Платье мне понравилось. Оно было слишком изысканным, чтобы не надеть его.
— Конечно, — согласился я, втайне довольный, потому что сам выбрал его из коллекции, которую Бэмби показала мне в тот же день.
Мы говорили громко, чтобы быть услышанными сквозь окружающий шум вечеринки вокруг, и я использовал это как предлог, чтобы броситься вперед и схватить ее за руку, прежде чем она успела бы возразить, притягивая ее ближе, так что она споткнулась на этих высоких каблуках прямо на мое тело.
Это ход, который мне очень понравился.
Она нахмурилась, пытаясь оттолкнуться от моей груди безуспешно, в то время как я прижимал ее к себе, положив руки на ее обтянутые шелком бедра.
— Убери от меня свои языческие руки, — рявкнула она. — Люди смотрят.
— Я купил это платье, — спокойно возразил я, проводя пальцами по ее узким бедрам и наслаждаясь ощущением ее длинных хрупких костей. — Это правильно, я должен получать от этого удовольствие.
— Я немедленно сниму его, если ты так одержим этим. — ее глаза, темно-серые с яркими серебряными пятнами и черными полосами, застыли от презрения.
Это не должно меня возбуждать. Ее язвительность, ее постоянная борьба против моей воли.
Я был человеком, привыкшим добиваться своего, и мне нравился такой путь.
Но в ней было что-то гипнотическое, холодное притяжение, подобное магнетизму полярных полюсов.
Несмотря на себя, я хотел увидеть, растает ли пресловутая ледяная королева под моим языком.
— Сделай это, — посмел я, наклонившись и мягко усмехнувшись ей в лицо. — Устрой нам всем шоу.
— Я бы предпочла быть голой перед всеми, чем чувствовать твои руки на себе на секунду дольше, чем необходимо, — практически выплюнула она.
— Будь моим гостем, — промурлыкал я, уже представляя ее длинное, тонкое тело без роскошной ткани, еще более красивое, обнаженное для моих глаз. — На самом деле… — я убрал одну руку с ее бедра, другой обхватил ее за поясницу, чтобы она оставалась неподвижной, и засунул поднятый указательный палец под тонкую лямку ее платья, медленно опуская его по ее плечу.
Это было молниеносным.
Едва ли заметное движение, скорее вибрация.
Но я почувствовал, как она прижалась ко мне за мгновение до того, как дернулась, наступив каблуком на мою ногу. Я отпустил ее с рычанием, которое перешло в громкий смех, когда я уставился на нее, задыхающуюся и смотрящую на меня в платье цвета греха.
— Это не смешно, Данте, — прошипела она, когда все вокруг повернулись и посмотрели, как я смеюсь над ней. На ее щеках появилось пятно от смущения. — Прекрати.
Я поднял руку, чтобы остановить ее, когда мой смех перешел в усмешку, а затем превратился в широкую улыбку, которую я ощутил на щеках.
— Развлечься, Елена, не преступление.
Она поджала эти идеально губы в форме бантика, как школьная учительница в сексуальном платье.
— Я могу лишиться лицензии за «развлечение», которое ты считаешь уместным.
Мое веселье исчезло, и я сделал тяжелый шаг к ней, радуясь, что она не вздрогнула, как обычно, когда я подходил к ней вот так. Это маленькая победа, но я бы сделал все, что мог, в битве против ненависти Елены ко мне и всему, что я олицетворял.
— У нас с тобой могут быть разные представления о морали, но уверен, что мне не нужно рассказывать тебе о концепции omertà [21]. Молчание между братьями святое дело.
— А я твой брат? — сухо спросила она, положив руки на бедра, принимая позу полную дерзости и огня.
Было здорово знать, что я могу заставить ледяную королеву возгораться.
Я весело ухмыльнулся, скользнув взглядом по ее изысканной фигуре.
— Не в этом платье. Но товарищ. Союзник. Нравится тебе эта ассоциация или нет, Елена, теперь ты адвокат Каморры. Кажется, ты знаешь только о недостатках этого соглашения, но может быть и много положительных моментов.
Не в силах сопротивляться, я провел большим пальцем по шелковой коже ее плеча.
Она отпрянула, но не раньше, чем я увидел мурашки на ее коже.
— Я не нуждаюсь в благодеянии от таких, как ты, — надменно сказала она, поправляя простую подвеску в странно провокационной манере, о которой она совершенно не подозревала. — Я хочу быть профессионалом, ничего больше.
— Ах, lottatrice [22] , — драматично вздохнул я, взял бокал для вина из коллекции на столешнице и протянул ей. — Кажется, ты не понимаешь, что работаешь на меня сейчас. И я устанавливаю правила. Это моя игра, в которую ты должна играть.
— Я могу покинуть твою команду юристов. — предложила она.
Она пристально смотрела на меня, ее глаза цвета грозовых туч были темными и бушующими под ее нежными рыжеватыми бровями. Это должно было быть уродливое выражение, полное ненависти, но я видел только красоту ее лица под ним и сияющий огонь ее борьбы.
Я начал понимать тонкости ее характера, несмотря на все ее попытки оставаться в стороне. Поначалу Елену Ломбарди было сложно полюбить. Она была создана как произведение современного искусства, со всеми острыми углами, жесткими линиями и доминирующей чувствительностью; красивая и интригующая, но сложная для понимания. Только после дальнейшего размышления и тщательного изучения, воздействие ее красоты пронзало, это было такое же сложное чувство, как и то, что она была женщиной.
Я с нетерпением ждал продолжения изучения.
— Ты бы не стала. Успех для тебя слишком много значит, — заметил я, прислонившись спиной к столешнице и скрестив руки на груди.
Ее глаза опустились к выпуклостям мышц под тканью, прежде чем она смогла сдержать порыв.
— Кто бы говорил.
Я склонил голову.
— Стремление к успеху мотивирует меня, да. Не больше, чем стремление к счастью.
— Это одно и то же, — заключила она, пожав плечами, что было физическим выражением слова «да».
— Нет. Успех определяется обществом. Счастье определяется нашими сердцем и разумом. Я думаю, lottatrice [23] , ты была бы намного счастливее, если бы научилась ценить последнее.
— Не называй меня так и не поучай меня, капо. Ты не можешь давать мне советы.
— Не могу? — я широко раскрыл руки, показывая на шумную вечеринку вокруг нас. — Я успешный бизнесмен с влиятельными друзьями, которые поддерживают меня, даже когда меня судят за убийство.
