Я смотрела и не понимала, зачем? Ведь на нем погиб его ребенок. Но вместе с тем эта техника меня завораживала. Он тогда сказал, что у него рука не поднялась выбросить мотоцикл. Техника не виновата, у нее нет ни мышления, ни способности управлять собой без водителя. Чтобы техника служила долго, с ней надо уметь обращаться. И мне так захотелось. Воспитатели ругались, наказывали, а я бегала к нему и училась обращаться с этой техникой. Он научил меня водить байк, немного его ремонтировать. А потом сторож исчез. Уже позже я узнала, что он умер прямо там же, в своей каморке. Мне достался его мотоцикл. Воспитатели хотели забрать и продать, но крупицы совести в них все же были. «Дед» оставил записку, в которой без всяких нотариусов, очень по-человечески просил оставить байк мне. Вот такое у меня было увлечение в четырнадцать.
— А сейчас где этот байк?
— Стоит, наверное, в той коморке, — ее голос вздрагивает, словно сейчас моя красота заплачет. — Или продали. После выпуска мне некуда было его забрать. К этой квартире гараж не прилагается.
— Какая ты у меня все же необычная девочка…
Делаю последний шаг к ней, окутывая теперь своим запахом и своим теплом.
— У тебя? — смеется, вздрагивая, почувствовав мои пальцы на своем предплечье.
Веду ими вверх до края тонкого рукава халата, спускаюсь обратно до запястья.
— У меня. Я тебе сразу сказал, — целую в плечо через шелковистую ткань.
Юлька снова вздрагивает, будто боится моих прикосновений. Я стараюсь быть очень аккуратным, чтобы не спугнуть ее и не разрушить столь хрупкий момент близости.
— У меня есть друг, — касаюсь губами кромки ее ушка, выглядывающего сквозь пряди волос, — лучший друг. Кирилл. Он профессиональный мотогонщик. Я знаком с владельцем мотоклуба, в котором состоит Толмачев. Когда начнется сезон, могу отвезти тебя туда и познакомить с ними. Думаю, получится еще и покататься.
— Ты тоже водишь байк? — удивляется.
Ее голос бархатом окутывает мое сознание. Легкая, только что появившаяся хрипотца, попадает в самое сердце.
— Да. У меня нет машины, но есть мотоцикл, — признаюсь ей. — Я не гонщик, как Кит, не умею, но покататься с ним по ночному городу или на пустой трассе всегда в кайф.
— И папа разрешает? — хихикает язва.
— Если я не косячу, можно договориться.
Теперь зубами прикусываю ее ушко. Юлька шипит и рвано выдыхает. У нас такой экзотический секс сейчас происходит. На уровне энергетики. Наши ауры уже трахаются, а мы все еще дышим, но уже довольно тяжело. А я ее даже не трогаю толком. Просто стою, глажу руку и играюсь с ушком.
— Не косяч, — смеется она, дергая головой. Волосы падают с плеча за спину, открывая для меня тонкую шею.
Приглашение? Давай попробуем вот так… Мои пальцы с руки перемещаются на шею. Медленно поглаживаю, наблюдая за мурашками, разбегающимися из-под пальцев.
— Ты совсем не знаешь, что такое личные границы? — урчит она.
— Я их обычно взламываю. Но очень аккуратно и только когда чувствую, что мне позволяют.
Убираю руку и касаюсь светлой кожи губами. Прокладываю дорожку до уха, касаюсь мочки языком.
— Тормози, — она резко приходит в себя.
— Как? — разворачиваю ее к себе и впиваюсь в губы.
Чертовски вкусные, самые любимые, мягкие, податливые губы. Они так охрененно сладко ощущаются у меня во рту. По телу кипятком тянется возбуждение. Юлька отвечает. Кончик ее языка игриво проходится по моим губам.
Бля, как же хорошо. Как же я хочу ее!
Ладонь сжимается на талии, пальцы впиваются в кожу под халатом, уже почти съехавшем с таких желанных полушарий груди. Ее пальцы проходятся по моим волосам, роняют на лоб длинную челку и уходят на затылок, поглаживая коротко стриженный «ёжик».
— Какая же ты сволочь, Салахов, — хнычет Самсонова, делая вдох и глядя мне в глаза. — Наглая, похотливая сволочь! — обнимает меня за шею, прижимается плотнее, и сама целует меня. Очень глубоко, очень жадно.
Отдаюсь ей. Впускаю в рот ее острый язычок. Он трогает мой, толкает его, ласкает, облизывает губы, проходится по зубам. Ее острые зубы смыкаются на моей недавно зажившей губе.
— Аррр… — сжимаю в кулак волосы на ее затылке и начинаю откровенно трахать ее рот языком.
Никогда я еще ни с кем так не целовался. У меня все горит внутри. Каждая мышца, каждая клетка. В паху ломит и кажется, яйца сейчас взорвутся.
Мы дикие и голодные. Облизываем друг друга, кусаем, сжимаем. Сминаю ладонями ее ягодицы, вдавливаю в свой пах и делаю несколько толчков.
— Ссука… — хриплю, закатывая глаза от удовольствия.
— Озабоченный, — так же хрипло смеется Самсонова.
— Голодный, пиздец! Говорю же, никого нет кроме тебя. А дрочить по утрам на твои фотки — не айс, детка. Я хочу тебя. Только тебя! Будет вкусно и сладко, я обещаю.
— Торопишься, упрямый мальчик, — а сама дышит тяжело и глаза закатывает, пока я ласкаю ее шею, оставляя на ней влажные поцелуи. — Остановись. Тай, стой! — упирается в меня руками.
Так сложно. Мало. Мне мало, черт побери! Меня реально сейчас разорвет!
— Почему? — жалобно смотрю в ее голубые глаза.
— Я пока не готова к таким, — выделяет последнее слово, — отношениям.
— Со мной или вообще? — вожу костяшками пальцев по ее щеке. Очень сложно сразу остановиться. Просто взять и перестать касаться.
— С тобой, в частности. Если ты сейчас остановишься, я пойду с тобой на квест. Давай попробуем так. Маленькими шагами. Ты на такое способен?
— Сложно. Я привык иначе… Давай попробуем. Но я хочу еще тебя целовать. Это мне можно?
— На сегодня хватит. Тебе лучше уйти. Мы оба знаем, что случится уже через пару минут, но дальше, Тай, тогда уже ничего не будет. Мне нужен парень, который умеет уважать мое «нет». Ты умеешь?
— Да, — поднимаю ее руку за запястье, целую пальцы.
Прямо на светлую макушку Юльки садится бабочка. Выглядит очень мило.
— Не двигайся. Совсем!
Бегу в прихожую, вытаскиваю из кармана куртки мобильник, быстро открываю камеру и делаю несколько снимков.
— Это в мой личный архив, — разворачиваю к ней и показываю, какая она сейчас открытая и красивая.
— Ты будешь на это… кхм… — смешно краснеет, решая не называть вещи своими
