— Я так понимаю… — Я зашла на кухню и медленно обошла островок, проводя кончиками пальцев по столешнице, — …у тебя было много секса?
Он бросил один конверт из почты на стол, а остальные выбросил в выдвижную корзину для мусора.
— Мне двадцать восемь, и я не женат. Да. У меня было много секса.
От его слов у меня в животе образовался тугой узел. Не то чтобы я не ожидала, что это его правда; я просто не ожидала, что он будет так откровенно говорить об этом.
— Сколько тебе было лет, когда у тебя впервые это случилось?
— Шестнадцать.
Я кивнула, уставившись на свои пальцы, прочерчивающие линии на граните, вместо того, чтобы смотреть на него с противоположной стороны.
— Что… — он слегка рассмеялся — …по-твоему должно случиться? Думаешь, я собираюсь привязать тебя к своей кровати и делать с тобой странные вещи?
Мой взгляд встретился с его взглядом, и я не моргнула ни разу.
— Это не приходило мне в голову.
— Тогда что же пришло тебе в голову во время долгой дороги домой?
Я пожала плечами.
— Я не знаю.
— Лгунья.
— Перестань называть меня лгуньей. Ты не можешь читать мои мысли.
— Ты ласкаешь себя?
— Боже… — Моя голова склонилась, чтобы скрыть смущение.
— Приму это за отрицательный ответ. — Он подошел к двери в подвал и открыл ее. — Иди, поласкай себя. Я собираюсь принять душ и потрогать себя. Потом мы поужинаем и посмотрим, как пройдет вечер.
О…боже…мой.
Он был серьезен. Я не знала, что меня больше тревожит: мысль о том, что он дал мне домашнее задание по мастурбации, или его признание в собственных намерениях.
Я рассмеялась, немного слишком громко.
— Я… я не собираюсь…
— Трогать себя? Почему, черт возьми, нет?
Тяжело сглотнув, я покачала головой. Я чувствовала себя самой большой ханжой в мире. И это не должно было меня беспокоить. У меня была моя вера. У меня была мораль. И если бы я уступила и отдала ему свою девственность, что бы я могла дать своему мужу в нашу брачную ночь? Эти слова я много раз слышала от бабушки и от людей в церкви. Вот только моя бабушка сделала еще один шаг вперед, приведя нелепую аналогию.
«Тереза, если у тебя нет этой чистой целомудренности, чтобы отдать своему мужу, это все равно, что одолжить у подруги использованную гигиеническую салфетку. Ты же не хочешь быть использованной салфеткой?»
Вот так… отсутствие девственности в брачную ночь было не только неуважением к моему мужу и Богу, но и отвратительно и чревато распространением болезней. И я купилась на это. И не только купилась, но и повторила это своим подругам, чтобы напомнить им о важности сохранения девственности.
Совершив позорную прогулку девственницы, я дулась в сторону лестницы, остановилась и посмотрела на Фишера.
— Повеселись. — Он одарил меня натянутой улыбкой.
Я несколько раз моргнула.
— Я не могу этого сделать.
— Почему?
Я покачала головой в разочаровании.
— Потому что я не хочу сама делать себе хорошо; я хочу, чтобы ты заставил меня чувствовать себя хорошо! Я хочу чувствовать себя так, как чувствовала вчера вечером, как чувствовала сегодня утром.
Он ущипнул себя за переносицу и закрыл глаза.
— Ладно… — Когда он открыл глаза, он выдохнул длинный воздух. — Но мне нужно принять душ, прежде чем это случится снова.
— Почему?
— Господи, Риз… потому что. Хорошо? Потому что. Такой ответ приемлем для тебя?
— Нет! — Я прикрыла рот рукой после того, как выкрикнула свой ответ.
Он рычал и ворчал. Все было хуже, чем я думала. Фишер был зол на меня и на весь остальной мир, но в основном на меня.
— Я хочу быть причиной того, что ты… ну… твоего удовольствия.
— Договорились. — Он слегка подтолкнул меня, заставляя спуститься по первой ступеньке. — Я буду думать о тебе все время. Теперь ты счастлива?
Я надулась.
— Ты не заслуживаешь моих снов, обнаженный рыбак. — Повернувшись, я спустилась по лестнице и направилась прямо в свою спальню, где я не собиралась прикасаться к себе, независимо от того, что Фишер делал в душе.
Плюхнувшись на кровать лицом вперед, я повернула голову к окну и уставилась на горы, думая о том, что мне нужно просто уехать… просто уехать одной.
— Хэппи Милс? Правда, Риз. Ты купила сегодня Хэппи Милс для моих ребят?
— Они не жаловались.
— Не перед тобой. Надеюсь, ты заполучила те игрушки, которые тебе были нужны, те, которые ты больше не собираешь.
Я не ответила.
— Итак… — его голос стал ближе ко мне. — Обнаженный рыбак?
— Заткнись. — Я не повернулась к нему, хотя знала, что он стоит рядом с моей кроватью.
— Расскажи мне о своих снах.
Я вздохнула.
— Прости. Они мои. Заведи свои собственные.
Другая сторона моей кровати прогнулась. Я повернула голову к Фишеру, который лежал рядом со мной на спине, сложив руки на груди, уставившись в потолок.
— Сними футболку и штаны, — сказал он.
— Что?
Он закрыл глаза.
— Просто… сними их. Ничего больше, только футболку и штаны.
Я не двигалась.
— Ты доверяешь мне?
— Не совсем.
Он усмехнулся, но не открыл глаза.
— Ну, попробуй… только один раз.
Медленно приподнявшись, я сняла футболку и посмотрела на него, не подглядывает ли он.
Он не подглядывал.
Мне пришлось встать, чтобы вылезти из джинсов, оставив их на полу рядом с футболкой — я осталась в белом лифчике и трусиках.
Глаза Фишера открылись, и я затаила дыхание, сдерживая желание прикрыться.
— Ты действительно прекрасна.
Моя кожа стала розовой.
— Спасибо, — прошептала я, борясь с неуверенностью в себе, чтобы спросить его, считает ли он меня такой же красивой, как Тиган или миллион других женщин, с которыми он встречался, пока я была совсем юной девушкой.
— Иди сюда.
После нескольких секунд колебаний я забралась на кровать рядом с ним.
— Оседлай мои бедра.
Прикусив дрожащую нижнюю губу, я устроилась на его обтянутых джинсами ногах. От такой близости было почти невозможно дышать.
— Выше.
Я переместилась выше.
Он сел, стягивая с себя футболку, и я подпрыгнула, когда его руки нашли мои бедра, а пальцы коснулись моей попки. Наши носы почти соприкасались.
— Я собираюсь целовать тебя. И прикасаться к тебе. — Его голос был просто шепотом, теплое дыхание на моих губах. — И ты будешь делать все, что тебе нужно, чтобы чувствовать себя… хорошо. И если тебе станет страшно, я хочу, чтобы ты закрыла глаза и знала, что я рядом. Ты не слишком молода и ничего такого не случиться. Ты — это ты. И я действительно думаю, что ты… красивая.
— Фишер… — Я наклонилась вперед и прижалась губами к его губам.
Мы целовались, неторопливо, почти лениво.
Мои руки изучали его грудь и спину, каждый мускул, каждый изгиб его тела. Фишер провел своими мозолистыми руками по моей обнаженной коже, отчего по ней побежали мурашки.
Наш поцелуй стал еще глубже, и тишину нарушил тихий стон. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это я, а не он. Пальцы Фишера скользнули по моей внутренней стороне бедер. Я напряглась, широко раскрыв глаза. Он моргнул несколько раз и медленно поцеловал меня снова. Когда я закрыла глаза, я отпустила себя… обретя доверие к мужчине, который ласкал меня. Его пальцы дразнили резинку моих трусиков. Моя правая рука нашла его волосы, а левая впилась когтями в его спину.
Я была так напугана. В хорошем смысле напугана. Такой страх, который я испытывала, взбираясь на крутой склон на американских горках. Когда он провел языком по моему языку, один палец проник под промежность моих трусиков.
Я вцепилась в его волосы, когда мое дыхание участилось.
— Красивая… — шептал он мне в рот, вдоль челюсти и вниз по шее. Снова и снова.
Красивая… Красивая… Красивая…
Фишер. Первый мужчина, кроме моего отца, который называл меня красивой.
Этот палец? Он сдвинулся на долю дюйма, и я дернулась. Его палец, все его тело замерло, только его губы у моего уха, его дыхание шептало:
