— Я могла бы быть серийным убийцей, — говорю я, когда она открывает дверь в свою квартиру и целует меня в щеку. Она покрасила волосы в темно-бордовый цвет и подстригла их в боб длиной до подбородка. Это подчеркивает ее высокие скулы и делает ее до смешного юной для своего возраста.
— Извини, я не могу остаться. Мне нужно спешить. У меня репетиция в двенадцать.
Вступительные слова мамы — это не обычное «Дорогая! Рада тебя видеть!», чего могла бы ожидать любая другая дочь. Хорошо, что я к ней привыкла. Но ей всегда немного, ну, не хватало традиционной материнской стороны. Она была потрясающей, если мне нужен был костюм для школьного спектакля, имейте в виду. Она торопливо проходит мимо, мимолетно целует меня в щеку и забирает цветы, которые я держу:
— Это для меня? Тебе не следовало этого делать. Спасибо, милая.
Она нюхает их, откладывает в сторону на столик у входной двери и берет ключи:
— Поставь их в воду, хорошо? Я вернусь только после выступления, потому что нам нужно многое сделать для подготовки, но с бабушкой Бет все будет в порядке, не так ли? Возможно, в холодильнике найдется что-нибудь на ужин, если заглянешь.
И она ушла.
Когда я росла, у меня сложилось четкое впечатление, что моя мама была бы счастливее, если бы ее дочерью была Джен. Я была скучной и залипала в книжки. Джен была похожа на маму — радуга драмы и очарования, которая заставляла всех смотреть на нее, когда она входила в комнату. Я ни на секунду не сомневалась, что она любит меня, но она всегда была слегка разочарована тем, что я не была такой впечатляющей, как она на то надеялась. Она хотела мини-себя, свой второй шанс на славу. Она всегда отчаянно хотела знать, как там дела у Джен.
— Знаешь, на этом месте могла бы быть я, если бы не все эти родительские обязанности, — говорила она, не задумываясь. Думаю, я научилась у нее некоторым актерским навыкам — например, умению оставаться бесстрастной в подобных ситуациях.
— Не волнуйся так, милая, — всегда говорила бабушка Бет. — Она не понимает, что говорит. Но она тебя очень любит.
Я осматриваю квартиру, которую мама снимает с тех пор, как я съехала. Она расположена пятью этажами выше, на боковой дороге рядом с набережной, и стены выкрашены в тусклый, не вдохновляющий серый цвет. Она заклеила их постерами из водевильных шоу, огромными красочными плакатами с танцовщицами, высоко поднимающими ноги, украшенными перьями и в сверкающих крошечных нарядах. У одной стены сложены коробки.
Смотрю на свое отражение в огромном зеркале в полный рост. На мне серый сарафан, зеленый кардиган и красные туфли. На вид мне лет пять. Я почти слышу голос Бекки в своей голове, делающий замечание о скрытом психологическом значении, стоящем за нарядом, который я ношу. В данный момент она одержима модными нарядами и эффектом одежды, и я понимаю, что одеваться как ребенок, отправляющийся домой повидаться с мамой, вероятно, весьма красноречиво.
Но я не зацикливаюсь на этом, потому что она исчезла на целый день, а я отправляюсь, чтобы повидаться с бабушкой Бет. Я провожу расческой по волосам и оставляю сумку на диване. Уже собираюсь выйти за дверь, когда думаю, что, наверное, лучше проверить, есть ли в холодильнике что-нибудь перекусить.
Засохший лимон, пустая пачка заменителя нежирного сливочного масла, потрескавшийся старый кусок чеддера и бутылка «Эвиан». Решаю, что куплю что-нибудь на обратном пути.
Я выхожу из маминой квартиры и направляюсь к набережной и жилому комплексу, где сейчас живет бабушка Бет. У меня щемит сердце, когда я прохожу мимо улицы, где стоит ее старый дом — там живет новая семья, все дедушкины розы вырваны из палисадника, а их место заасфальтировано для парковки автомобиля. Но мое сердце радуется, когда я вижу ярко раскрашенную вывеску «Боскомб-Вью». В саду пара человек радостно препираются из-за каких-то деревянных кашпо, у каждого в руках по совку. Как только мы увидели это место, нам показалось, что оно подходит бабуле. Смотрю через парковку, а она стоит у окна своей маленькой квартирки и машет мне через окно.
— Дорогая, — бабушка Бет стоит в дверях. Она манит меня внутрь. С тех пор как я была здесь в последний раз, они развесили по стенам все ее старые фотографии, и ей каким-то образом удалось сделать так, чтобы в маленькой гостиной я чувствовала себя как дома. У задней стены стоит зеленый бархатный диван, над которым в рамке висит имитация картины Констебля «Повозка с сеном». Каминная полка заставлена фотографиями меня, мамы, дедушки и самой бабушки Бет, а также различных двоюродных бабушек и троюродных братьев, которых я встречала в детстве, но толком не помню, но которые кажутся странно знакомыми даже после многих лет, проведенных в окружении их фотографий.
— Садись. Ты, должно быть, устала после такого путешествия, — говорит бабушка Бет.
Я делаю, как мне говорят, и слушаю, как она тихонько возится на маленькой кухне в конце коридора. Слышу, как закипает чайник, и звуки того, как она греет заварочный чайничек. Знакомый стук открывающейся формочки для печенья, которая всегда у нее была, и шорох алюминиевой фольги, снимаемой с тарелки с бутербродами с ветчиной, которые она приготовила заранее.
— Ну вот и все, — говорит она, возвращаясь с подносом.
Мы усаживаемся за еду и чай. Здесь так тепло и безопасно, как и всегда. Я поднимаю взгляд на фотографию дедушки в его кардигане для садоводства, с лопатой в руке.
— Он бы гордился тобой, ты же это знаешь, — бабушка следит за моим взглядом. — Знаешь, требуется много мужества, чтобы следовать за своей мечтой. Итак, как у тебя дела?
На мгновение задумываюсь. Я на этой работе уже больше двух месяцев, и мне все еще кажется, что я ищу опору под ногами.
— Хорошо. Более или менее.
— Полагаю, это отличается от работы на Нила, — говорит она со смешком. Мы познакомились на работе и вроде как сошлись там. В работе на своего партнера были определенные плюсы и минусы. Я правда не могу понять, в чем были плюсы. Минусы заключались в том, что, когда я узнала, что он спит с Клэр из бухгалтерии, было довольно трудно поддерживать нормальную рабочую обстановку. Боже, не имеет значения, насколько трудна эта новая работа или как долго я обучаюсь (хотя сейчас мне кажется, что я вообще никогда в ней не разберусь), что может быть лучше, чем работать в такой среде.
— Все так… быстро, — я пытаюсь объяснить на что это похоже, но это сложно. — А потом так медленно. Все равно что пытаться пасти кошек, читая книгу от корки до корки.
— Все еще наслаждаешься ей? Держу пари, у тебя там все под контролем, — говорит она, и я думаю о Джав, которую оставила в пятницу вечером работать над окончательными корректурами книги, которая задерживается уже на месяц. Ее нужно было закончить быстро, потому что она была номинирована на премию «Роман года» в одном из глянцевых журналов, и редактор отдела книг звонил по телефону и с надеждой спрашивал, есть ли в наличии готовые экземпляры. Джав удалось попридержать ее, и она написала мне в полночь, чтобы сказать, что наконец-то со всем разобралась. Издательская деятельность во многом похожа на то, чтобы быть лебедем. Снаружи ты выглядишь очень холеным и шикарным, но внутри происходит ужасно много яростной гребли. И много другой грязи.
— Я привыкаю, — говорю я после паузы. Она приподнимает бровь и смотрит на меня поверх своей чашки.
— Рим не один день строился. Ты нашла новый дом и начинаешь новую жизнь. Есть еще какие-нибудь интересные новости, которыми хотела бы поделиться?
— Бекки получила повышение. А Джен претендует на роль в новом шоу Кэмерона Макинтоша в «Аполло». Если она ее получит, то действительно многого добьется.
— Джен многого добьется, несмотря ни на что, — бабушка нежно улыбается. Она всегда питала слабость к Джен. Думаю, она видит в ней маму.
— Что там у мамы? — спрашиваю я. — Ты же знаешь, что она безнадежна в поддержании общения, — единственное, что я недавно услышала от нее, так это то, что она не получила работу на круизном лайнере, на которую надеялась.
