Та посмотрела на нее с сочувствием.
– Думаю, тебе лучше спросить Чада.
– Как понимать твое настроение? Ты не сказала ни слова с нашего отъезда.
Ночь была темная и холодная. Луна едва виднелась где-то на горизонте бледным пятном, не дававшим никакого света. Лишь лучи фар машины Чада скользили в темноте по гладкому и безлюдному шоссе. Сара спала на коленях у Ли.
Ли повернулась и обратилась к его профилю:
– Кто такая Шерон?
Он резко дернул головой, и машина вильнула, так что от резкого движения Сара встрепенулась. Ее ручки рефлекторно напряглись, а ротик зачмокал, но она тут же опять успокоилась.
– – Откуда ты слышала про Шерон?
– Твоя мать по неосторожности упомянула о ней. Она посоветовала мне спросить у тебя. Кто она. Чад?
Он тихонько ругнулся и крепче обхватил руками руль.
– Шерон была моей женой. Она покончила с собой.
Ошеломленная, она уставилась на него в темноте машины. Сердце у нее в груди забилось глуше и медленнее, казалось, оно сейчас остановится.
– Твоя жена? – едва слышно выдохнула она. – Почему ты мне о ней ничего не сказал?
– Потому что это не имеет значения.
– Не имеет значения? – спросила она на сей раз так громко, что Сара снова забеспокоилась.
– Да, по крайней мере для нас с тобой. Моя женитьба не имеет ничего общего с тем, что я чувствую к тебе. Я впервые в жизни люблю. Ли. Нельзя сказать, что я не любил Шерон. Но ее я любил по-другому.
– Она покончила жизнь самоубийством? Его руки еще сильнее сжали обтянутый кожей руль.
– Да.
– Почему, Чад?
– Черт побери…
– Почему? – почти крикнула она. Взвизгнули шины, и машина остановилась. Ли и не заметила, что они уже подъехали к ее дому. Чад развернулся на сиденье, чтобы лучше видеть ее, глаза его сердито сверкали. Даже в темноте было видно, как они горят, озаряемые внутренним огнем.
– Это случилось два года назад. Я был на Аляске, мы тушили там пожар. Это был кошмарный пожар, мы несколько недель не могли с ним справиться. Шерон сообщили, что я пострадал. Я действительно ударился головой и получил небольшое сотрясение, только и всего. Но подробности были сообщены уже после того, как она проглотила пузырек снотворного.
Он отвернулся и открыл дверцу. Ли торопливо завернула Сару и вышла из машины, когда он распахнул правую дверь.
– Где твой ключ? – спросил он, пока они быстро шли по дорожке к двери, спасаясь от ледяного ветра.
– Где-то здесь. – Она подняла руку, чтобы он смог взять ее сумочку.
Порывшись в сумочке, он отыскал ключ. Дверь была открыта в считанные секунды. Чад шел впереди, зажигая перед Ли и Сарой свет, затем он покрутил термостат, который Ли убавила на время их отсутствия.
– Пойду принесу сумку с пеленками, – сказал он.
С упавшим сердцем Ли прошла с Сарой в ее новую комнату и положила ребенка в кроватку. Механическими движениями она раздела малютку и натянула на нее спальный комбинезон. Она тихонько говорила с ней, хваля ее за хорошее поведение, но мысли Ли были далеки от колыбельных. Она неотступно думала о жестком и погруженном в себя выражении на лице Чада в тот момент, когда он посвящал ее в подробности гибели своей жены.
Когда ребенок был переодет, он уже стоял рядом с Ли у кроватки.
– Спокойной ночи, Сара.
Он наклонился, чтобы поцеловать девочку, и в эту минуту она стукнула его по носу кулачком. Он рассмеялся, перевернул ее на животик, легонько шлепнул по попке и вышел из комнаты.
Ли намеренно растягивала свое прощание с сонной малышкой, так как при мысли о предстоящем объяснении в гостиной ее охватывал ужас. Когда наконец она погасила весь свет, кроме слабого ночника, никаких предлогов, чтобы не выходить к Чаду, больше не осталось.
Чад сидел на диване, уставившись в пол. Его руки безвольно висели между широко расставленными коленями. Когда вошла Ли, он поднял на нее взгляд.
– Прости, что я не сказал тебе о Шерон, – сказал он без всякого вступления. – Учитывая, какой смертью она умерла, думаю, ты согласишься, что это был не самый приятный предмет для разговора с женщиной, за которой ухаживаешь.
Это был довольно неубедительный довод, и Ли чувствовала, что за недомолвками Чада кроется нечто большее. Она была полна решимости вытянуть из него всю правду.
– У тебя была масса возможностей рассказать мне о ней. Чад. Во время родов я задала тебе вопрос, женат ли ты. Ты мог просто сказать, что ты вдовец. Когда я говорила тебе о Греге, это был идеальный момент, чтобы рассказать мне о Шерон. Или в тот вечер, когда мы с тобой вносили ясность во все твои тайны, – ты ведь мог сказать мне и о ней. Да-да, если бы ты хотел сказать мне, то нашел бы для этого не одну возможность.
– Ну, хорошо, – сказал он резко и вскочил на ноги, ероша рукой волосы. – Я не хотел говорить тебе!
– Вот это уже ближе к правде.
Он в волнении посмотрел на нее, и рука его замерла у рта в каком-то вызывающем жесте. Он заговорил тихим и сдержанным тоном, но в нем слышался едва сдерживаемый гнев:
– Я не хотел тебе говорить, потому что я знал, что твоя реакция будет именно такой, как сейчас. Ты восприняла бы поступок Шерон лишь как еще одну причину для того, чтобы нам не быть вместе.
– Да. Это правда. – Под натиском правды и здравого смысла ее злость развеялась, и она опустилась на диван. – О Чад, как ты не понимаешь, я никогда не дошла бы до самоубийства, но каждый раз, как тебя вызывали бы на тушение пожара, я чувствовала бы себя самой несчастной. Я знаю, что так оно и было бы. Когда Грег уходил на задание, я переживала это всякий раз одинаково остро. И он тоже начинал чувствовать себя несчастным, а я не хочу, чтобы это происходило и с тобой тоже.
Он присел перед ней на корточки и взял ее за подбородок, так что ей пришлось смотреть ему в лицо.
– Я не говорю, что ты не должна беспокоиться. Но ты не такая, как Шерон. Ли, она ведь была как бабочка – капризная, нервная, легко возбудимая, страшащаяся собственной тени. Я и женился-то на ней отчасти из-за того, что хотел защитить ее. Она во всех вызывала эти чувства, особенно в своих родителях. Пока мы еще не были женаты, каждый раз, уводя ее на свидание, я чувствовал себя виноватым, потому что они не могли спокойно видеть, как она покидает дом даже на несколько часов.
– Не очень-то здоровая атмосфера, не так ли?
– Да, и мне бы следовало понять это раньше. Я не столько любил ее, сколько жалел. Клянусь Господом, Ли.
– Я верю тебе. Чад. Я знаю, как ты относишься к женщинам. Ты хочешь нас всех защитить.
– Ты – это совсем другое.
По выражению его лица она точно знала, как он относится к ней. Его глаза, застывшие на ее губах, его руки, обхватившие ее за талию, – они говорили ей, что она возбуждает в нем нечто большее, чем жалость и отеческую заботу.
