— Я тебя сто лет знаю, Леш, — печально вздыхает она, поворачиваясь ко мне спиной. — Помоги снять, пожалуйста.
Стянув с плеч любимой платье, я осторожно провожу ладонью по гладкой шелковистой коже. Спускаюсь от шеи чуть ниже, оглаживаю ключицу и помогаю белой тряпке упасть к ногам жены. Кира стоит передо мной в одних кружевных трусиках и ничуть не смущается. Собственнически притягивает меня к себе и хрипло заявляет.
— Теперь ты мой, Воскобойников!
— Ты тоже теперь Воскобойникова, Кирюшенька! — хохочу я, заваливаясь в постель вместе с Шакирой. — И ты тоже моя, девочка! Пока смерть не разлучит нас…
— Чья? — фыркает Кира, расстегивая на мне рубашку. Ее пальчики уже тянутся к брюкам. Нащупывают пряжку замка.
— Черепахи какой-нибудь. Они триста лет живут. Или гренландской акулы. Те вообще четыреста…
— Много болтаешь, Лехес, — хрипло смеясь, Кира трется кошкой о мою грудь.
— Так меня надолго не хватит, девочка, — рычу я, подминая ее под себя. Расстегиваю на ходу брюки, судорожно тяну вниз язычок змейки, намереваясь оттянуться по полной. Брачная ночь все-таки! А мы болтаем про черепах с акулами. Но порывистые движения никогда ни к чему путному не приводят. Замок заедает, в змейку попадает кончик рубашки. А я, сразу не заметив, нетерпеливо тяну вниз. Язычок отрывается, полностью блокируя молнию.
— Отлично, — негодуя рычу я. — Под каким забором шили эти брюки…
— А так снять не можешь? — смеясь, спрашивает Шакира. — Попробуй их стянуть. Покрути бедрами.
— Фигушки, — тяжело вздыхаю я, пытаясь пальцами просунуть проклятый замок вниз. Но ничего не выходит. Да и натянутая ткань именно в этом самом месте мешает двинуть язычок вниз. А меня уже распирает от негодования. Лучше порвать эти дурацкие брюки, чем проститься с отличным стояком.
— Попробуй подвигать бедрами, — дает новое указание Кира.
- Я тебя сейчас придушу, — рыкаю я и снова пытаюсь сдвинуть замок хотя бы на миллиметр. — Неси ножницы. У меня в кабинете в столе лежат…
— Подожди, — мурлычет она, усаживаясь рядом со мной. — Я сама попробую…
Клянусь, это была самая большая ошибка — допустить Киру в святая святых. Ее пальцы творят что угодно, только не расстегивают проклятую змейку. Пробегают по моей плоти, как стадо мамонтов, а потом замирают на месте. Наконец, этот променад моей жене надоедает, и она аккуратно достает попавшую в язычок ткань, нежно тянет вниз поломанный замочек, освобождая меня из плена вероломных брючат. И плотоядно смотрит на меня снизу вверх зелеными глазищами. Я догадываюсь, что она замышляет. Моя страстная и бесшабашная Шакира. Неудержимая м такая сладкая.
Я отшвыриваю их в сторону и пригвождаю жену к матрацу.
— Хочу тебя — рычу грозно.
— Я тоже, — кивает она, обвивая мою шею руками. И тут я понимаю, что пропал. Рядом с этой женщиной хочется прожить всю жизнь, любить ее, растить детей и вместе стариться.
— Кира-а, — шепчу я, собираясь наконец-то признаться в любви, но моя горячая девочка не дает мне даже слова сказать. Выгибается навстречу. Ничего другого не остается, как зацеловать ее до потери пульса и заняться любовью.
Этот любовный марафон вполне можно внести в книгу рекордов. Пусть не Гиннесса, а нашей семейки. Записать бы в тетрадь достижений все наши с Кирой длинные дистанции. Вот только я принципиально не веду никаких дневников и тетрадей. Не доставлю потомком удовольствия копаться в моих чувствах и мыслях. Да и что записать? Леша любил Киру пять раз за ночь? Или все-таки шесть? Не помню.
Только поздним утром за завтраком моя жена возвращается к статье, присланной Малике.
— Я думаю, — замечает она совершенно серьезно. В моей рубашке и без трусов дефилируя по кухне. — Нам нужно этот материал опубликовать. Он все равно где-то всплывет, Леша. И, скорее всего, еще сорок восемь тысяч женщин сообщат о твоем отцовстве. Я предлагаю оставить канву рассказа, а немного сместить акценты. И тогда получится следующее. Мы любили друг друга, ждали ребенка, а после его потери разбежались в разные стороны. Такое случается в момент потрясений.
— Отлично, — киваю я, наблюдая, как моя жена взбивает омлет, — а заодно проверим, как мои родственницы отреагируют на эту новость.
— Да, — соглашается Кира. — Можно добавить что-нибудь про психологическую травму и долгую дорогу друг к другу.
— Тебе бы сценарии писать, — вздыхаю я, безотчетно вытягивая вперед ноги. И Кира, не заметив их спотыкается. Я успеваю подхватить и одним движением усаживаю жену к себе на колени. — Вернемся из поездки, — шепчу на ушко, — прикую тебя к батарее. Будешь мне оттуда сюжеты выдавать.
— Леша, а во сколько у нас рейс? — вдруг спрашивает Кира, прижимаясь ко мне и царапая голую грудь ноготками. — Мы не опоздаем?
— Что-то в пятнадцать тридцать, — отмахиваюсь я. — Успеваем…
— Посмотри, — настаивает она.
— Да я и так тебе говорю, — не хочу вставать из-за стола я. А когда все-таки заглядываю в билеты, то разражаюсь самой грязной бранью. — Твою мать, — рычу я, разозлившись. — Кира, одевайся быстрее. Может, еще успеем.
— Что?! — кричит она. — А как же омлет?
— В аэропорту поедим. Быстрее! Это номер рейса пятнадцать тридцать, а вылет через три с половиной часа.
— Вызывай вертолет! — голосит Кира. — Иначе не успеем, Леша!
— Мы уже опоздали, любовь моя, — хохочу я. — Давай останемся дома, а потом в фотошопе забацаем фоточки. Я был в том отеле в прошлом году. Сфотографирую тебя в новом купальнике и вставлю в старые фотки.
— Себя вставь куда-нибудь, — отмахивается Кира и заявляет строго. — Если ты сейчас не примешь меры, Воскобойников, я отравлю тебе все годы брака. Выбирай!
— Ты шантажистка, котенок, — улыбаюсь я. — Сегодня выходной, а от нас до Внуково ехать недолго. На рейс мы зарегистрированы. Можем попытаться успеть на посадку. Только как быть с багажом…
— У нас отдельное бунгало на краю мира? — уточняет жена с хитрой усмешкой. — Посторонним вход воспрещен? Свой бассейн и отдельный пляж?
— Да, Кира, да! — кричу я, теряя терпение.
— Тогда к чему нам полный чемодан тряпок? Обойдемся ручной кладью! — восклицает она азартно и несется босиком к заранее собранному багажу и быстро открывает самый большой чемодан. С ловкостью фокусника достает оттуда какие-то вещи. Затем, откинув крышку маленького чемоданчика, в котором я обычно вожу фото и видео-камеры, пытается вытащить все мои драгоценности.
— Кира, — предупреждаю я обалдело. — Не трогай там ничего.
— Вот зачем тебе там фотолаборатория, Леш? — хмыкает она, продолжая свое грязное дело. — Сам говоришь, что был в этом отеле и все сфотографировал. Хватит и прошлогодних фоток, — решает она. — В этот раз у тебя на фоточки не хватит времени. Гарантирую.
— Ну, если так… — пожимаю я плечами. — Оставь тогда Маркушу, пожалуйста. Вон, черный кейс лежит сбоку.
— Как скажешь, милый, — улыбается мне Шакира, ловко укладывая в маленьком пространстве самое необходимое. — Готово, Лешенька, — мурлычет довольно. — Полетели!
Кирин план позволяет нам спокойно добраться и самыми последними проскользнуть в закрывающиеся ворота. Еще одна минут, и посадка закончена. Взяв полноценный багаж, мы остались бы за бортом.
Я снова и снова поражаюсь Кире. Любая другая на ее месте закатила бы скандал. Нет, не так… Мои прежние подружки в ночь перед отъездом никогда не спали. Они бы точно выучили номер рейса и время отправления. И живого или мертвого подняли б меня с койки. Кира же привлекает меня своей непосредственностью. Мы долго валялись с утра, готовили завтрак, дурачились и чуть не опоздали на рейс. И вместо сожалений и заламывания пальцев моя жена лучится счастьем и весельем. А я уже мечтаю добраться до бунгало. Пройти мимо горящих свечей и фруктов, расставленных на столе заботливым персоналом. Прихватить мимоходом бутылочку холодного шампанского и завалиться на кипенно-белые простыни. Заниматься любовью и смотреть на океан… Что может быть лучше?!
Но стоит мне только войти в зал ожиданий, как мое прекрасное настроение портится. Недалеко от входа сидят Пироговы. Он что-то лихорадочно листает в телефоне, а она, надув губки, от души накачанные силиконом, задумчиво смотрит в окно.
