Мне интересно, подойдет он или нет?
Иди же ко мне — обещаю, что извинюсь за свои обвинения. И за то, что мы с отцом лезли в твою жизнь без спроса. Но для этого сделай шаг, покажи, что нужна тебе.
Я соглашаюсь на медленный танец с одним из старых приятелей, поздно понимая, что это может стать проблемой. В моих действиях нет провокации, я не прижимаюсь к парню, не кокетничаю с ним, даже не смеюсь. Это действительно просто невинный танец, но мне все равно немного тревожно. Когда песня заканчивается, бросаю взгляд на второй ярус — Демина там больше нет. Я думаю о том, что самое время вызвать такси. Здесь шумно, я поспешно покидаю танцпол.
И как только протискиваюсь через толпу в другой зал, где народу по-прежнему море — толкучка, но музыка потише, — натыкаюсь на Рому. Он, видимо, торопился ко мне, мы едва не сталкиваемся лбами. Замираю и таращусь на него. Он мягко улыбается и говорит:
— Привет! Вот так встреча, — приходится почти кричать.
— Привет. О, не знала, что ты тоже здесь! — делаю изумленные глаза.
— Ага, — он прикусывает губу, колеблясь, словно прикидывая, как реагировать.
— Давно? — приподнимаю брови, тоже прикусываю губу, зеркаля его реакцию.
— Давно, — отвечает, улыбаясь широко, во весь рот. Ему очень смешно, мне в, общем-то, тоже. Мы вдруг снова на одной волне, но бросаться друг к другу — рано. Оба понимаем это и сдерживаемся. — Прекрасно выглядишь, — быстро стреляет глазами, оценивая меня с головы до пят.
— Спасибо. А вот ты не очень, — вокруг его глаза приличный фингал, который издалека не был заметен, зато теперь я вижу целую палитру: от синего до розового.
— А, да. Не хотели даже пускать сюда, — он следит за моей реакцией, говорит очень мягко, старается. Делает все то, чего мне хотелось от него в тот вторник.
— И как ты выкрутился? — тоже улыбаюсь, но обольстительно. Инстинктивно чувствую, что он здесь из-за меня, и решаю его немного подразнить.
— Показал корочки, — легко пожимает плечами.
— А так можно?
— Только если осторожно, — он смеется. Я тоже едва сдерживаюсь, хотя сердце колотится на разрыв. Господи, какие нервы всегда рядом с ним. Он делает шаг, подходит почти вплотную, но не касается. Я не отступаю. Склоняется к моему уху, и произносит уже серьезно, но при этом почти нежно, если он в принципе способен на такие чувства: — Я соскучился, Яна.
Нас бесцеремонно толкает проходящая мимо компания, но Рому еще попробуй сдвинуть с места, он нависает и создает вокруг меня кольцо руками, чтобы больше никто меня не задел, сам при этом не трогает.
— Я ни при чем в той ситуации с твоим другом. Мне жаль, что наш последний разговор получился именно таким. Извини, не хотел тебя так сильно обидеть, — слова простые, но даются ему нелегко. Решаю не давить сильнее:
— Я уже сама догадалась. И ты извини меня за обвинения, я сильно сглупила.
Его объятия становятся теснее, но он по-прежнему себя сдерживает.
— Ты куда-то направлялась? А то мы, считай, на проходе. Я провожу?
— Домой.
— Может, побудешь еще немного?
— Разве что немного.
Мы отходим к самым дальним столикам, где совсем темно и музыка тише всего. Садимся рядом на диванчик, но при этом соблюдая дистанцию, будто еще недавно не любили друг друга всевозможными способами. Я все это помню в мельчайших подробностях, мои щеки розовеют. Выпрямляю спину, закидываю ногу на ногу и держу себя так, чтобы ему самоконтроль давался все сложнее. Включаю на телефоне фонарик, навожу на его лицо, он щурится и отворачивается.
— Подожди… потерпи, Рома, я хочу посмотреть. Ого, вот это да. Как ты так-то?
Он все же выкручивается и отводит мою руку с телефоном. От этого касания сердце пропускает удар. Как удержаться, не залезть ему на колени немедленно и не прижаться губами в поцелуе?
— Как твои дела? Я все время думал, как ты поживаешь. Все хорошо?
— Да, нормально. Я там танцевала… это так, просто знакомый.
— Да я без претензий, если он тебя ничем не обидел, конечно.
— Нет. Обидел меня только ты. Но я тоже виновата. Наверное, надо было сразу тебе сказать. Папа не со зла, честное слово. Он любит всю эту вашу тему.
Он широко улыбается:
— «Всю эту нашу тему», — повторяет мои слова отрывисто.
— Да, он же служил два года в армии, вВДВ, у него много друзей осталось, кто построил хорошую военную карьеру. А сам он будто не реализовался в той сфере. Ты ему нравишься.
— Понятно, — он кладет руку на стол, барабанит пальцами. Вижу же, что хочет обнять меня, но не позволяет себе. Меня осеняет: я же запретила ему! Точно! Видимо, он ждет разрешения. Надо же. Но пусть попросит. Пусть сам попросит словами. Устраиваюсь поудобнее. — Ничего страшного, я понимаю. Обдумал ситуацию. И вообще… я хочу мириться с тобой.
— Тогда придется познакомиться заново. Будешь?
— Буду, — охотно соглашается Роман Демин, но при этом снова молчит. Ладно. Последний шанс тебе, держи:
— Яна, менеджер по маркетингу в «Купеческих аптеках», — протягиваю ему руку. Он смеется, кажется, немного расслабляется:
— Роман, капитан, офицер и инструктор СОБРа.
— Инструктор по альпинизму?
— По штурмовому альпинизму и общей высотной подготовке, Снежинка. Не все, что я тебе рассказывал, — вранье.
Глава 29
— А я вот что нашла, смотри, — достаю телефон, открываю ролик с задержанием и показываю ему.
Так получается, что мы садимся близко-близко, вплотную, одна его рука на спинке дивана, он будто обнимает меня, но по-прежнему с дистанцией. Другой держит мой телефон. Смотрит ролик серьезно, кивает, и как ни в чем не бывало начинает объяснять, что да, дескать, помнит этот день. Для какого-то канала снимали несколько задержаний, но в итоге этот ролик не подошел из-за цензуры и сцены с избиением одного из пассажиров. Зрители не должны знать, что бойцы бранятся, а еще нельзя пугать людей ножами. Преступники — «очень плохие люди», заверил Рома. А еще за ними пришлось гоняться почти час по городу, поэтому бойцы были уже весьма на грани. Они сопротивление сильно не любят, поэтому очень ждали какой-нибудь выходки, как та с ножом. Тем не менее, преступников доставили куда следует живыми и здоровыми. Просто так людей избивать нельзя, даже если очень хочется.
Он рассказывает самым простым тоном, будто у нас не было конфликта из-за его секретов. Я показываю еще пару видео, он кивает, охотно объясняет, что происходило, если узнает, конечно. Сегодня он поощряет мое любопытство, ему будто даже льстит, что я искала о нем информацию.
Сам достает мобильный и демонстрирует мне несколько своих записей, но с учений, когда я спрашиваю подробности про штурмовой альпинизм. Он рассказывает, что уже долго работает инструктором, ему скучно и он хочет вернуться в отряд. Сам заговаривает про пулевое ранение в ногу. К счастью, ничего серьезного, ерунда, всего две операции и все восстановилось. И уже полгода его ничего не беспокоит. Ни в какие особенные подробности при этом меня не посвящает, но болтает охотно, а мне все очень интересно.
Два часа пролетают незаметно, я только периодически машу своим, дескать, пока-пока, дальше я сама. Его рука постепенно все ближе и ближе к моему плечу, довольно забавно наблюдать, как сильно он хочет, но гордость не дает. Сказали «не трогать», выполняет. Ждет разрешения. Я делаю вид, что не замечаю его метаний и страданий.
— Вот такие дела, Снежинка, — говорит он мне, мягко улыбаясь. — Все не так страшно.
— А как ты узнал, где я?
— О, пока ты спала, я вшил тебе жучок в телефон.
— Что, правда? — хмурюсь, схватившись за мобильный. Почти уверена, что подшучивает надо мной, но вдруг?
— Да нет, конечно. У тебя в инстаграме все написано: где, с кем, что ешь и пьешь.
— Вообще-то у меня аккаунт закрытый, и я никого нового не добавляла.
