— И чего ты вздумала неожиданно сопротивляться? — голос тихий и усталый. — Решила меня порадовать?
Со стоном кладу связанные руки на живот и покряхтыванием сажусь.
— Это была не игра.
— Да ты что? — приподнимает брови.
— Да, вы меня изнасиловали.
— Даже так? — сипло посмеивается, покачиваясь в кресле. — Нет, Софушка, я сделал тебе дисциплинарное взыскание громким и струйным оргазмом.
Опускает взгляд на ширинку. Брюки в области паха потемнели от влажного пятна. Поднимает глаза и ухмыляется:
— Тебе тоже по душе игры в недотрогу.
— Я описалась, что ли? — скривив губы, краснею жгучим стыдом.
Мирон Львович касается влажного пятна и под моим изумленным взглядом и внимательно принюхивается к пальцам.
— Это не моча, — тихо и авторитетно изрекает, уронив руку на подлокотник. — Поздравляю тебя со сквиртом. Я у тебя теперь точно первый во всех смыслах.
— Сомнительное достижение. На вашем месте мог быть кто угодно, — скрываю стыд под злостью.
— Думаешь? Кто, например?
— Я же сказала. Кто угодно, — упрямо повторяю и отворачиваюсь. — Отстаньте и руки развяжите.
— Ты у меня сейчас договоришься до второго оргазма, Софушка.
С укором смотрю на заносчивого мерзавца, и он усмехается, когда я перевожу взгляд на его член, что наливается кровью и разбухает в размерах, ритмично подрагивая.
— Сколько страха в твоих глазах.
— Мирон Львович…
— Я же предупреждал, что спрошу за опоздания по всей строгости.
Неуклюже соскакиваю со стола и голопопая бегу прочь, прижав связанные руки к груди. Понимаю, что далеко не уйду, но настроена решительно. Что-то во мне перемкнуло, когда увидела мокрый пах Мирона Львовича. Это неправильно. Я не должна раскрываться под ним развратной и похотливой сукой, которая фонтаном кончает от его члена.
— Софушка, что же ты со мной делаешь? — смеется Мирон Львович и покидает кресло. — Маленькая озорница.
— Мне надо работать! — взвизгиваю я и дергаю ручку двери. — Мирон Львович! А вдруг к вам заявятся посетители?!
— Подождут, — размашисто шагает ко мне.
Я устроилась на работу к секс-террористу, не иначе. Зарплату еще не получила, а уже во все щели отымел. Оглядываюсь. Ну, точно маньяк! Скалится в безумной улыбке, неторопливо подплывая ко мне.
— Дайте передохнуть!
— Никаких передохнуть, Софушка. Ты у нас больше не девочка, верно? Так чего с тобой нянчится?
— Изверг! Вы вчера поди и с Анжелой не нянчились? Да? — из меня вырывается истеричная ревность
— О, милая, я все силы берегу для тебя, — его рот растягивается в голодном оскале.
— Оу… — изрекаю я, на мгновение оторопев.
— Да. Именно так.
— Так вы не…
— Нет, Софья, — цедит он сквозь зубы и медленно шагает ко мне. — Я к этой падали пальцем не прикоснусь. За кого ты меня держишь?
Мирон Львович возмущен, уязвлен и разгневан моими подозрениями, будто я его обвинила не в связи с бывшей, а в чем-то грязном, омерзительном и гадком.
— Но помада…
— Она же не на члене была!
— А член вы помыли, — безапелляционно заявляю я и зубами развязываю галстук на запястьях.
Мирон Львович сжимает переносицу, опустив голову, а затем поднимает на меня взгляд:
— Подскажи, почему я должен перед тобой отчитываться?
Отсупаю к столу, и тут раздается спасительный перелив входящего звонка. Торопливо нажимаю на мигающую кнопку под сверлящим взглядом и сипло говорю, оперевшись слабыми руками о столешницу.
— Приемная Королькова Мирона Львовича.
— Я хочу его услышать! Он меня заблокировал! — истерично верещит в трубку Анжела.
Мирон Львович с разочарованным вздохом застегивает ширинку и нависает над столом:
— Анжела, сука ты надоедливая, — приглаживает ладонью волосы, — оставь меня в покое. Хватит. Я устал.
— Я стою на крыше. Я… Я… прыгну…
— Прыгай, — безучастно трет бровь.
В ужасе смотрю на него. Бессердечный! Швыряю ему в лицо галстук, который он лениво накидывает на плечо
— Я не несу за тебя ответственности. Ты мне больше никто. В моей жизни ничего не поменяется, если ты сиганешь вниз, дорогуша. И я сомневаюсь, что ты на крыше.
— Нет, я на крыше, — неуверенно отзывается она.
Мирон Львович касается кнопки сброса звонка и выуживает из кармана смартфон.
— А вдруг она серьезно? — испуганно шепчу я
— Приведи себя в порядок, Софушка, и вызвони Виталия, — шагает к двери кабинета. — Пусть прихватит чистые брюки.
— А если прыгнет? — игнорирую его просьбу.
— Это уже пятая угроза за неделю, — оглядывается и усмехается. — И я не понимаю, какого хрена Антон так долго с ней возится.
— Что он с ней сделает? — едва слышно спрашиваю я.
— Вариантов масса. Лишит денег, чтобы она образумилась. Отправит в принудительный отпуск в особый санаторий под охранной…
— Особый санаторий?
— Да, — пожимает плечами. — Где ей вправят мозги.
— В психушку, что ли?
— Санаторий, — повторяет Мирон Львович. — Нервные срывы для богатых женщин обычное явление.
— Психушка для богатых? — прищуриваюсь на него.
— Санаторий.
— Психушка.
— Ты меня опять провоцируешь? — вопросительно изгибает бровь.
— Но психушка ведь, — бурчу и смущенно отступаю к уборной. Скрываюсь за дверью под пронизывающим до костей взглядом и смачиваю салфетку под ледяным напором воды.
Вытираю липкую промежность и прижимаю мокрый бумажный комок к горящим и зудящим половым губам. Я боязливо растеряна. Аппетиты Мирона Львовича растут. Начиналось всё с заигрываний и пуговок, но чем все закончится?
Глава 25. Не обижайте секретарш
Я не голодна и на обеде решаю посидеть под солнышком на лавочке в сквере в пяти минутах от офиса, из которого я буквально сбежала. Мирон Львович мог меня вызвать к себе на перерыв “перекусить членом”, поэтому я его переиграла. Да и подразнить любвеобильного босса тоже не помешает. Обед — это мое святое и личное время. Пусть увольняет
Иду по Киевской и на перекрестке у здания почты притормаживает низкий красный мерс, из которого выскакивает щеголеватый блондинчик в узких брючках и приталенном пиджачке. Обегает машину и решительно шагает в мою сторону. Не успеваю сообразить, как он смачно целует меня с языком, прижав вспотевшие ладони к щекам.
Непроизвольно кусаю его за нижнюю губу. Сильно. Слышу визг и чувствую на языке вкус крови, что подстегивает во мне контролируемую ярость. Модный урод с громким мычанием отворачивается от меня, закрывая рот. Сквозь пальцы на брусчатку капает алая кровь, и я бью его по спине сумкой. А сумка у меня тяжелая. В ней припрятана стеклянная бутылка лимонада “Буратино”.
Несколько глухих ударов, и парень с охами падает, свернувшись в позу эмбриона: закрывает голову руками и жалобно воет. Перевожу взгляд на шокированную Анжелу, которая замерла на водительском сидении мерса со смартфоном, чья камера направлена на меня. Взвизгивает, когда я подскакиваю к машине.
Выхватываю из ее пальцев смартфон, который на автомате прячу в карман юбки, и рывком открываю дверцу под ее вопль ужаса. Как же эта сука мне надоела. Одинокие прохожие в сторонке наблюдают за тем, как я с рыком выволакиваю на троутар сисястую стерву в облегающем комбинезоне персикового цвета за волосы. С криком о помощи спотыкается на шпильках и падает на колени.
Я не агрессивная. Нет. Я милая и добрая. И насилие не приемлю. Я предпочту договориться словами через рот, однако сейчас во мне проснулся разъяренный берсерк. Я вымотана работой, боссом и истериками его бывшей, которая с чего-то вдруг решила, что я виновата в разрыве их отношений. Я планировал посидеть на лавочке и выпить лимонада!
Наношу по припудренном лицу Анжелы злую пощечину. Заметив движение справа, замахиваюсь сумкой и вновь отправляю окровавленного модника с горизонтальное положение. Орет и получает носком туфли в живот.
— Ненавижу!
Анжела отползает с рыданиями к машине, и я дергаю ее за волосы назад, удивляясь равнодушию зевак. Как прогнило современное общество. Средь бела дня происходит акт насилия над двумя мажорами, и никто не вступится за них. Вот она — холодная ненависть к богатым и успешным.
