обернёт в свою пользу! Он не упускает ни малейшего шанса заполучить человека в свои вечные должники. Запомни мои слова, Яна. Запомни.
Её глаза наполнились ненавистью и настоящим безумием.
Она убрала руку от горла, и я увидела следы от пальцев на молочно-белой коже.
– Десять лет назад моя подруга увела у меня Шведа. Хотя, как увела… Он сам всегда делает выбор… В общем, она залетела сука от него, – процедила Анна, глядя прямо перед собой, словно она вновь переживала то событие. – Она была на седьмом месяце, когда явилась в моё агентство.
Анна смеётся – снова истеричные нотки проскальзывают в её голосе и на глазах образуются злые слёзы. Солёная вода дрожит на ресницах, но не срывается. Саррэ изящно смахивает влагу и продолжает:
– Катя пришла позлорадствовать. Эта дрянь думала, что раз залетела от Шведа, что родит от него ребёнка, то получит его себе навсегда. Она думала, что выйдет за него замуж. Она мечтала о том, кого невозможно заполучить. Это как мечтать обнять огонь. Обнять-то можно, но сгоришь.
Я хмурилась и слушала её гнилую исповедь.
– Но Швед и думать не думал брать эту шлюху в жёны, – продолжает Саррэ. – Я знаю, он просто ждал рождения дочери. Он желал, чтоб ребёнок родился здоровым. Оттого и обеспечивал дуру всем необходимым, выполнял её тупые капризы. После родов он просто бы забрал дочь себе, а Кате дал бы пинка под зад и немного бабла, чтоб отвалила и забыла. Или убил бы её. Он может. Об этом я ей и сказала. Дура, не поверила. Начала истерично визжать, что я просто ей завидую и мечтаю оказаться на её месте…
Она выдохнула, и на её лице отразилась гримаса ненависти, но тут же сменилась горечью, в глазах застыло сожаление. Она тряхнула головой и прошептала:
– Катя стояла спиной к лестнице. И я… Я так сильно разозлилась… Просто подошла и толкнула.
Она резко дёрнула голову и взглянула на меня в упор. Мол, смотри, я способна на убийство.
Глядя мне в глаза, чеканя каждое слово, налитое тяжестью, она произнесла:
– Её шанс на жизнь со Шведом и их маленькой дочуркой умер в тот самый миг, когда она полетела с лестницы. Она нелепо махала руками, как мельницами. Пыталась ухватиться за меня. Но я сделала осознанный шаг назад. Я смотрела на её смерть, Яна. Я слышала, как хрустнула её шея. Видела, как под ней образуется лужа крови. Знаешь, когда крови много, она, оказывается, имеет такой необычный цвет – не просто тёмный красный, а глянцевый красный.
– Ребёнок погиб… – прошептала я.
– Да, – усмехнулась она. – Знаешь, сейчас бы я не стала её убивать. Я жалею об этом не потому что мне жаль Катю и ребёнка. Мне жаль, потому что я лишила себя удовольствия наблюдать, как рушатся её розовые мечты. Она бы страдала, когда Швед отобрал бы у неё дочь, и тогда Катька приползла бы ко мне побитой псиной, умоляя о помощи и поддержке. И сейчас я не была бы у него в вечных должниках, а эта сука не стала бы грёбаной мученицей!
Последние слова были пропитаны желчью и ядом. Ненавистью, которая разъедает её изнутри, выжигает всё доброе и хорошее, что может ещё жило когда-то в ней, хотя… у такой как она сучьей дочери вряд ли было что-то доброе в душе. Злая, алчная, с непомерной гордыней тварь.
Мне стало противно просто находиться рядом с ней.
Пользоваться её услугой?
Да на хер она мне нужна!
Мерзкая-мерзкая баба!
Зачем Швед отдал меня этой гадине? Решил проверить?
Сознание тут же наполнилось сомнениями, вопросами, растущим любопытством и желанием понять его поступок.
Если эта тварь больная на всю голову, в чём я ни капли не сомневаюсь, то, что ей стоит убить меня? Или кого-то ещё, приближённого к Шведу?
Почему он доверил ей меня?
Беспечность?
Вера в её искупление?
Ха! Даже я в подобный бред никогда не поверю. Швед подавно.
На ней явно есть поводок. Только что им является? Или кто?
Чем Швед удерживает эту больную?
– Ты смотришь на меня с отвращением, ужасом и одновременно, любопытством, – произнесла Анна насмешливо и поднялась с дивана. – Не бойся, девочка. Я не причиню тебе вреда. Я не причиню вреда никому и ничему, принадлежащему Олегу.
Я смотрю на её прямую спину, на точёную и хрупкую фигуру. На чёрные как смоль волосы и вижу перед собой женщину, которая сама себя загнала в угол. Она сама разрушила свою жизнь, превратила её в руины. Да, она при деньгах и живёт, не зная нужды, но она дико несчастная женщина. И в этом она виновата сама.
– У меня есть сын. Ему шесть лет, – надломлено произносит Анна. – Швед не трогал меня все те годы, не заявил на меня, не пригрозил. Вообще ничего не сказал и не сделал. Просто в тот день он посмотрел мне в глаза, и я без слов всё поняла.
Она обняла себя руками, словно замёрзла.
– Он явился ко мне домой в первый же день выписки из роддома. И с порога заявил: ты должна мне жизнь, Анна. Отныне, всё, что я тебе скажу и прикажу, ты сразу выполнишь. Скажу, нужно убить – ты убьёшь. Скажу украсть – украдёшь. Скажу, встань на четвереньки и лай – ты выполнишь всё беспрекословно. Сделаешь. Всё. Что я. Прикажу. Это твоя плата за мою дочь. Или… Ты можешь отдать мне сына и смотреть, как я легко и быстро сверну ему шею. Тогда мы будем в расчёте. Выбирай.
Закончив, она всхлипнула и бросилась в туалет за зеркальной дверью.
А я сидела на шикарном диване, глядела на то место, где сейчас стояла Саррэ и ощущала себя так, словно только что меня облили вонючей жижей, от которой немедленно захотелось отмыться. Желательно облиться хлоркой и потереть тело самой жёсткой мочалкой.
Я давно поняла, что большинство людей – дерьмо. Они предают и делают страшные глупости от своей слабости и порочности.
Всегда считала, что такие мерзкие людишки
