Артемка. Ее самое желанное чудо.
Она никогда и ничего не просила у Славы, как бы ни было тяжело. Не молила о любви, хотя только ею и жила, не просила встреч сверх тех, что он ей отмерял…
Она готова была даже уйти навсегда из его жизни. Все, что она хотела напоследок - это его ребенка. Частицу того, кто стал так отчаянно, безумно дорог. Продолжение, воплощение этой невозможной, запретной любви…
Но именно этого он и не желал ей дать.
И все же… вот он, ее мальчик. Вся ее жизнь. Весь ее смысл.
- Ложись-ка ты обратно спать, - проговорила она, ощущая, как становится все сложнее сдерживать подкатившие к глазам слезы, но не желая показывать своей боли сыну. - Если папа придет, то я тебя разбужу, обещаю.
Сын послушно кивнул и она аккуратно спустила его на пол.
- Только не забудь, мамочка… - пробормотал, устало зевая.
- Не забуду.
Артем убежал к себе, а она снова обратила взгляд к темноте за окном, уже зная, чувствуя, что никто не придет, никто не напишет…
Но ошиблась.
Звонок раздался в момент, когда она уже отняла от окна воспаленный бессонный взгляд, готовая сдаться, погрузиться в холодные объятия одинокой постели, зная при этом, что забыться даже в легкой дреме все равно не сможет…
- Алло? - выдохнула спешно, не скрывая ни дрожи в голосе, ни забившейся в груди радости…
Что толку? Он ведь знал ее, как прочитанную от корки до корки книгу. С ним одним она была настолько открыта, настолько уязвима, настолько обнажена - душой и телом.
- Завтра приеду, - отрывисто бросил он, а она даже не сразу поняла смысл сказанных им слов, растворившись в одном лишь звуке любимого голоса…
- Хорошо, - только и сумела сказать в ответ.
- Кое-что изменилось, Агния, - добавил он сухо, почти сурово.
Дыхание оборвалось, сердце забыло, как биться. Лишь в голове стучала одна испуганная мысль: он сейчас скажет, что на этом - все…
Что придет в последний раз.
- Я…
Это все, что удалось из себя выдавить. Короткий выдох, бессмысленное слово. Вслушиваясь в пугающую тишину динамика, она просто пыталась дышать, просто… выжить.
- Завтра поговорим, - только и добавил он.
И его родной голос сменили равнодушные, обрывистые гудки.
Глава 23
Первый порыв - подчиниться, покориться, согласиться с требованием свекрови, как делала это всегда - мне каким-то чудом удалось в себе задавить.
Даже голос звучал почти твердо, когда я ответила ей:
- Так говорите.
Раздался вздох, полный досады. Я, почти как наяву, ясно представила, как Марина Александровна недовольно морщится, брезгливо поджимает губы в ответ на такую дерзость…
- Это не телефонный разговор, - наконец ответила она на удивление миролюбиво. - Ты вообще где? Какой-то шум на заднем фоне…
Я нахмурилась, не зная, как расценивать ее вопрос. Возможно, она просто пыталась выяснить, куда я направляюсь, чтобы потом доложить об этом сыну? Или намеревалась вправить мне мозги при личной встрече, убедив, как глупо бросать такое сокровище, как Слава? Никаких других объяснений ее внезапному интересу к моей персоне я представить не могла.
- А что, хотите предложить пожить у вас? - выпалила вдруг, позволив себе вновь сказать то, на что раньше и не осмелилась бы. И это было чертовски приятное чувство. - Вы ведь не можете не знать, что я ушла от вашего сына.
- Конечно, я знаю, - с легким раздражением откликнулась она. - Но к себе не возьму, ты уж извини. И, тем не менее, нам действительно нужно кое-что обсудить…
- Дайте догадаюсь, что именно, - перебила я. - Вы наверняка собираетесь убеждать меня, что, как хорошая жена, я должна немедленно вернуться…
- Приезжай - тогда и узнаешь, - коротко обронила свекровь.
- Мне некогда ездить к вам неизвестно за чем, Марина Александровна, - парировала я. - Так что вы уж тоже извините… и до свидания.
Я слышала, как она возмущенно глотнула воздуха, чтобы что-то сказать в ответ, но отключилась раньше, чем свекровь успела бы воплотить свое намерение в жизнь.
Последнее, чего хотелось сейчас - это выслушивать чьи-то нравоучения, подвергаясь попыткам внушить мне, что белое - это черное, а черное - это белое. Достаточно я прожила лет, будто слепая, не видя очевидного, не смея выходить за грань отведенной роли…
- Мамочка, а мы к бабушке поедем? - спросила Яна, когда мы возобновили свой путь.
В горле застрял полусмех-полувсхлип. В ушах прозвучали, как наяву, слова родной матери:
«Слава просил твои глупости не поддерживать».
Им вторил голос свекрови:
«Извини, но к себе не возьму».
Как мне было объяснить маленькому ребенку, что ни одной из бабушек мы с ней были совсем не нужны?..
- Нет, милая. Мы поживем у тети Лены…
- А кто это?..
- Это моя подруга. Ты ее, наверно, не помнишь…
Яна помотала головой, а я невидящим взглядом уставилась на дорогу.
Стоя у перехода и ожидая, когда на светофоре загорится зеленый для пешеходов, я ощутила, как внутри зарождается нечто, похожее на паническую атаку. Жадно вбирая в легкие стылый осенний воздух, я пыталась в этот момент просто выстоять и не сломаться. Кажется, только теперь, когда добровольно ушла из дома, забрав с собой младшую дочь, оставшись без поддержки родни, я поняла: жизнь переменилась окончательно и бесповоротно. Впервые за много лет я сама отвечала за свою судьбу. Больше не было плеча, на которое можно опереться, больше не было подушки безопасности в виде мужа, который зарабатывал…
Больше не было ничего. Ничего из того, к чему привыкла за годы однообразной, почти затворнической жизни. И ощущение, что меня, будто беззащитное суденышко, просто подхватили и понесли куда-то волны бескрайнего океана, откровенно пугало.
