продолжаю. — Если ты упадешь с моей крыши и сломаешь шею, это серьезно испортит мне настроение.
Когда Эйдан открывает рот, чтобы прервать меня, я поднимаю руку.
— Я еще не закончила. Ты получишь шанс высказаться.
Низкое недовольное рычание вырывается из его груди, но я игнорирую его.
— Ты меня очень привлекаешь, — при воспоминании о том, как безрассудно я скакала на его члене и как сильно я кончила для него, жар на моих щеках разгорается еще сильнее. — Я думаю, мы уже установили это вне всяких сомнений. Еще с тобой я чувствую себя в безопасности. И по какой-то странной причине я инстинктивно доверяю тебе, чего со мной не случалось, особенно если говорить о мужчинах. Прошло шесть месяцев свиданий, прежде чем я позволила своему будущему мужу переступить порог моей квартиры. Поэтому то, что происходит между нами — что-то новое и непохожее на другое. Большего я сказать не смогу, и я надеюсь, что ты не будешь настаивать на большем. Потому что я склонна вести себя как загнанный в угол волк, когда меня прижимают к стене, и это, поверь мне, некрасиво.
Я замолкаю. Свирепым и немигающим взглядом Эйдан смотрит на меня.
Я смущенно добавляю:
— А еще я, хм, никогда, хм, не играла в ролевые игры или чем там мы занимались, когда ты гонялся за мной по своей квартире, и…
Эйдан практически кричит:
— И?
Я выпаливаю:
— И мне это понравилось. Я хочу сделать это снова.
Потом я стою там, дрожа от смущения и жалея, что не могу взять свои слова обратно.
После бесконечного периода, в течение которого я страдаю от молчаливого унижения, Эйдан говорит:
— Ладно.
Сбитая с толку, я моргаю.
— Что ты имеешь в виду под этим «ладно»?
Его улыбка разгорается медленно и горячо.
— Только то, что я сказал. — Он указывает на потолок, — Сейчас я пойду на крышу и установлю этот брезент.
И этот ублюдок разворачивается на каблуках и выходит из дома.
Он уходит!
Я кричу ему вслед:
— Знаешь что? Я пошутила! Я все это сочинила на ходу!
Эйдан меня не слышит, но все равно от этого мне становится лучше.
Дорогой Данте,
Я размышляла о том, писать тебе снова или нет, учитывая, что, по моему мнению, ты можешь быть неуравновешенным. Но еще ты можешь быть просто одиноким, и если кто-то и знает что-нибудь об одиночестве, так это я.
Стихи, которые ты прислал, были очень поэтичными.
Мне жаль, но я не могу придумать, что еще сказать по этому поводу прямо сейчас.
Но что я хотела бы сказать, так это то, что я надеюсь, — ты не опасен и скоро получишь свое условно досрочное освобождение, потому что, боже, я буду выглядеть глупо, когда полиция найдет мой труп и нашу переписку. Я уже вижу заголовок:
«Самая тупая женщина в мире игнорирует всякую логику и пишет письма заключенному, который, в конце концов, убивает ее!»
Ладно, это чересчур, но ты понял мою точку зрения. Мы все слышали о случаях, когда романы с заключенными оборачиваются катастрофой. Не то чтобы я предполагала что-то романтическое, заметь! Только то, что я буду выглядеть очень глупо, если ты сбежишь из тюрьмы и убьешь меня.
Особенно после того, как я написала эту последнюю строчку.
В любом случае. Скорее всего, я уничтожу это письмо до того, как оно будет отправлено по почте. Но на тот случай, если я этого не сделаю, пожалуйста, подумай о трезвой оценке того, что ты сделал, чтобы попасть в тюрьму. Полагаю, я могла бы попросить своего друга-детектива рассказать мне, потому что детективы-то наверняка имеют доступ ко всем видам конфиденциальной информации, но я предпочла бы услышать это от тебя.
На данный момент это все. Я сомневаюсь, что ты когда-нибудь прочтешь это письмо, потому что я на девяносто процентов уверена, что разорву его, но если я этого не сделаю, что ж…
Береги себя, я полагаю?
Искренне,
Кайла.
Сейчас три часа ночи, и я закончила письмо. Я не сплю с часу дня, расхаживаю по своему кабинету, не в силах уснуть. В голове — сумасшедшая вереница вопросов.
Кто был тот человек на краю воды?
Почему я нашла монету Майкла именно на том месте, где он стоял?
Когда я решила, что разумно иметь друга по переписке в тюрьме?
Как мне снова обрести разум?
И, наконец, почему Эйдан ушел, не попрощавшись?
Потому что именно это и произошло. Выйдя из дома прямо посреди нашего разговора, он забрался по лестнице на крышу, накрыл одну ее часть синим водонепроницаемым брезентом, убрал с чердака немного промокшей изоляции, а затем с ревом умчался в темноту на своем большом грузовике-мачо, как будто женщина, которую он затрахал прошлой ночью до отключки, не ждала его внизу.
Я на самом деле не понимаю мужчин.
Иметь дело с мужчинами — все равно, что иметь дело с враждебным инопланетным видом, который совершил аварийную посадку на планете и решил, что наш язык и обычаи слишком глупы, чтобы с ними возиться. И впредь к нам следует относиться с легким презрением и/или как к объектам случайной сексуальной разрядки, после которой можно снова вернуться к игнорированию. Мы же низшие существа.
Однако с сигнализацией я чувствую себя лучше, так что это — положительный момент.
Маленький зеленый огонек на хабе весело светится на стене у двери, напоминая мне, что в случае ложной тревоги копы доберутся до меня меньше чем через десять минут, если я забуду отключить сигнализацию.
Или в случае, если кто-то вломится, чтобы попытаться убить меня, но я не думаю об этом.
Я складываю письмо для Данте вчетверо и кладу его в конверт, а конверт отправляю в верхний ящик стола, думая, что утром решу; отсылать его по почте или нет. Затем тяжело опускаюсь на стул у стола и рассеянно потираю зажатый меж пальцами пятицентовик с буйволом, глядя на задернутые шторы в глубокой задумчивости.
Пока прямо над моей головой в хозяйской спальне не скрипит половица.
Я замираю, уставившись в потолок. Когда после нескольких мучительных секунд ничего не происходит, я нервно бросаю взгляд на хаб на стене.
Зеленый огонек ободряюще светится мне в ответ.
Я расслабляюсь на две секунды, пока над головой не скрипит еще одна половица, затем еще одна, и я покрываюсь холодным потом.
— Это ветер, — шепчу я, хватаясь за подлокотники своего кресла и учащенно дыша. — Это
