клитору, и я забываю думать. Я забываю обо всем, кроме теплого жара его языка на моем сверхчувствительном клиторе, его ощущений, того, как он заставляет меня чувствовать. Я задыхаюсь, когда он плотнее прижимается ко мне губами, засасывая мой клитор в рот, и его язык трепещет на нем, подталкивая меня к очередному оргазму.
Как раз в тот момент, когда я чувствую, что перехожу грань, и наслаждение накатывает на меня волнами, он вводит палец в мою попку. Он проникает только до первой костяшки, но я удивленно вскрикиваю, дергаюсь, и его палец проникает глубже. Это вызывает во мне очередную волну спазмов, второй оргазм сразу же накладывается на первый. Мои пальцы впиваются в его шею, и я выгибаюсь вверх, оседлав его язык во время бурной кульминации, пока его язык работает с моим клитором, а его палец остается в моей попке.
Он отстраняется, как только я опускаюсь на кровать, его лицо напряжено.
— Черт, Елена, мне так жаль…
— Не надо, — вздыхаю я, все еще задыхаясь. — Мне очень хорошо. Это заставило меня кончить сильнее…
Левин смотрит на меня так, будто никогда раньше меня не видел.
— Я не хотел вводить его так далеко. Я вообще не должен был этого делать…
— Ты когда-нибудь трахал девушку в задницу?
Слова прозвучали более резко, чем я хотела, и Левин моргает на меня, как будто не уверен, что правильно меня расслышал.
— Откуда, блядь, ты вообще об этом знаешь, Елена? — Говорит он наконец, откидываясь на пятки. Он все еще без рубашки, его член твердый и выглядит так, будто вот-вот вырвется из джинсов, и все, чего я хочу, это чтобы он вошел в меня на все дюймы прямо сейчас. Я уверена, что могу кончить еще раз.
Я наклоняю подбородок вверх.
— Я не совсем уверена, что мне нравится твой тон, — надменно говорю я ему. — Но я прочитала много книг.
Левин вздыхает, проводит рукой по волосам, глядя на меня. При всем его явном раздражении я замечаю, что его эрекция ничуть не ослабевает.
— Все не так, как в книгах, Елена. И не в реальной жизни. Многим женщинам это не нравится. И я… — Он колеблется. — Я никогда не делал этого с неопытной женщиной.
— Как и все остальное. — В моем тоне слышится легкий намек на горечь, ревность, и я знаю, что это незаслуженно, но мне все равно. Раньше я сама расспрашивала его о других женщинах, но теперь понимаю, что не хочу об этом слышать. Я не хочу думать о том, как он стонет от удовольствия, когда вводит свой член в задницу другой женщины, как она умоляет его сделать с ней все те грязные вещи, от которых у меня мурашки по коже, а он делает это с готовностью, вместо того чтобы изо всех сил бороться со своим желанием.
— Я же сказал тебе, почему. — Он смотрит на меня с нарастающим отчаянием, но все еще тверд как камень. — Мне нравились женщины, с которыми можно было бы поддерживать непринужденные отношения. Это означало, что никаких девственниц.
— Но тебе это понравилось? — Я немного приподнимаюсь на подушках и вижу, как его глаза, несмотря на себя, перебегают на мою грудь. — То, что я была девственницей?
— Елена…, — предупреждает он, и это одно слово говорит мне ответ, даже если он не хочет произносить его вслух.
Ему это понравилось.
— Ты сделал так, чтобы мне было хорошо, — шепчу я. — В первый раз. Поэтому я уверена, что все, что ты мне покажешь, будет хорошо. Ты сделаешь это хорошо.
Я сажусь, наклоняясь вперед, и снова провожу рукой по его бедру. Я чувствую, как он вздрагивает, как его член подрагивает под моими пальцами, когда я касаюсь его там.
— Ты нужен мне внутри меня, — шепчу я, глядя на него сверху. — Везде.
Я на пределе самоконтроля. К счастью, Елена не напоминает мне Лидию, не совсем. Не думаю, что я смог бы это вынести. Ситуация до боли похожа: я отвечаю за безопасность Елены, в то же время сам становлюсь жертвой ее чар и своего желания, но, по крайней мере, она не работает на меня. Она ничуть не похожа на Лидию и физически. Не было случая, чтобы я смотрел на нее сверху вниз и видел вместо нее лицо Лидии, как это было со многими женщинами за эти годы.
Когда я смотрю на нее, когда она выгибается подо мной, я вижу только Елену.
Что гораздо опаснее для нас обоих. Как и то, о чем она мне напоминает.
Больше всего она напоминает мне о том времени, когда я был более открыт для попыток быть счастливым, когда я все еще чувствовал, что есть шанс насладиться своей жизнью, когда у меня была надежда, что есть нечто большее, чем бесконечная кровь и смерть, которые я проделывал для Синдиката. Она напоминает мне о том времени, когда я был достаточно молод, чтобы видеть, что жизнь простирается передо мной, пока многие двери не были закрыты.
Раньше я был уверен, что смогу увидеть, как все пройдет и чем закончится.
Ее оптимизм заразителен. Я не должен был позволять себе это, не должен был позволять ей поднимать настроение, уговаривать меня выпить с ней или поиграть в эту нелепую гребаную игру, но я сделал это. Я чувствовал себя счастливее, чем когда-либо за последние годы. А теперь я борюсь с опьянением в сочетании с ней, что опьяняет сильнее, чем любое количество алкоголя. Не говоря уже о том, что она умоляет меня, когда ее рука прижимается к моему члену, чтобы я снова стал ее первым.
Что, блядь, должен делать мужчина, когда такая девушка, как Елена, умоляет его быть первым, кто трахнет ее в задницу?
Одна мысль об этом, о том, как мой член зарывается в ее тугую девственную попку, извергая сперму глубоко внутрь нее, а мой большой палец перекатывается по ее клитору, чтобы заставить ее тоже кончить, заставляет мой член вот-вот прорвать ширинку, капая таким количеством спермы, что я думаю, что уже намочил свои джинсы.
Не делай этого, Волков.
Я лучше знаю. Я, блядь, знаю, что лучше точно так же, как я знал, что лучше не лишать ее девственности на том чертовом пляже, но тогда у меня хотя бы было оправдание, что я обоснованно думал, что мы умрем. Теперь у меня нет такого оправдания. Если я сделаю это сейчас, то
