Кровь запульсировала во мне, прямо к члену. Она была восхитительна. Я прикасался к этой женщине. Пробовал ее на вкус. Был внутри нее. Но тогда я был слишком ебанутым, чтобы понять, какой это был идеальный подарок.
Господи, Грей. Контролируй это.
Моя решимость была твердой в течение многих лет. Всегда была постоянная тяга, потребность, боль. Она появилась в тот момент, когда я увидел ее в Убежище. Но я справился с этим. Когда я сидел на полу и читал ей, пока она купалась, я контролировал это. Несмотря на то, что смотреть на нее мне было чертовски тяжело. Я говорил себе, что это неправильно, неправильно для нее, неправильно для меня, неправильно для нас.
То, что было у нас с Лирикой, никогда не было сексуальным. Это было интуитивно. Это было эмоционально. Но никогда сексуальным.
Это было тогда.
Теперь я стоял здесь, не имея никаких обязательств ни перед Сэди, ни перед Линкольном, и впитывал каждый дюйм ее тела, как человек, потерявшийся в пустыне.
Линкольн стоял рядом с ней, одетый во все черное. Рукава его рубашки были закатаны, обнажая его татуировки. Если бы внешность могла убивать, он был бы моим наемным убийцей.
Чендлер сделал длинный глоток пива, наблюдая, как мы стреляем друг в друга кинжалами.
— Почему бы тебе просто не помочиться на нее? Господи Иисусе.
— Потому что это испортит мое платье? — Лирика ответила с ухмылкой.
Вот она.
Чендлер закатил глаза и ушел.
Я не мог остановить улыбку, которая вырвалась на свободу.
— Он приспосабливается к королевской жизни.
Лирика рассмеялась.
— Я думаю, королевской жизни придется приспосабливаться к нему.
— Ты справилась с этим, — сказал я, вспоминая, как она легко переходила от джинсов к вечернему платью.
Ее глаза заплясали по комнате.
— Я их всех одурачила, — ее голос был тихим, как будто она делилась секретом.
Линкольн сжал челюсти.
— Как долго еще вам двоим придется играть в дом?
— Я работаю над этим, — я не работал. Во всяком случае, не юридически. Я задал тон для правдоподобия, но еще не приступил к оформлению документов. Теперь, когда я увидел ее здесь, выглядящую соответствующим образом, источающую элегантность и чувственность, мне снова захотелось встать и заявить на нее права. Пресса была здесь, наблюдала, сообщала о каждом шаге каждого важного человека. Это было бы нетрудно. Все, что потребуется, это одно прикосновение. Поцелуй в висок.
— Работай, блядь, усерднее, — процедил Линкольн сквозь стиснутые зубы.
Лирика смотрела на него, не прикасаясь к нему, прекрасно играя свою роль. Она тоже видела их здесь.
— Линк, ты можешь дать нам минутку?
Он уставился на нее, словно желая, чтобы она передумала. Она смотрела в ответ, не отрываясь. Он бросил на меня последний взгляд, а затем пошел в сторону, где Чендлер пошел поговорить с Лео.
Ее плечи расслабились, она выдохнула и повернулась ко мне лицом.
— Сожалею о нем.
От ее слов у меня защемило в груди.
— Его поведение — не твоя ответственность, — я приподнял ее подбородок указательным пальцем. — Ты прекрасно выглядишь, Лирика, — я улыбнулся, позволив своему прикосновению задержаться на ее коже на несколько секунд, прежде чем опустить руку на бок. — Миссис Мактавиш гордилась бы тобой.
— Я скучаю по ней, — она слегка наклонила голову, словно вызывая в памяти воспоминания. — И по Сэму. Мой шеф-повар.
— Они тоже скучают по тебе.
Она вздохнула и выпрямилась.
— Я скучаю по библиотеке. Боже, как я скучаю по библиотеке. Клянусь, даже после четырех лет там осталось столько книг, которые я так и не прочитала.
Где бы она ни была, я бы построил ей библиотеку. Я вспомнил все те ночи, когда я приходил домой и находил ее спящей на одном из диванов, я накрывал ее одеялом и смотрел на ее сны.
Ее губы разошлись в возбужденном «О», и все, о чем я мог думать, это о том, как они обвиваются вокруг моего члена. Господи, Грей. Какого хрена?
— И сады. Я скучаю по садам. Они цветут?
— Тебе не придется скучать ни по чему из этого. Тебе всегда рады в моем доме, Лирика, — она никогда не говорила, что скучает по мне. Но опять же, я никогда не давал ей повода скучать.
— Спасибо, но я не думаю, что это понравится всем, — она бросила взгляд на Линкольна, быстрый, осторожный, чтобы не дать ему понять, что мы говорим о нем.
— Иногда быть эгоистом — это нормально, малышка, — я потянулся вниз и незаметно взял ее за руку. Мой большой палец провел по точке пульса на ее запястье, и я подумал, каково это — обхватить ее пальцами и прижать ее руки над головой. Какого черта я думал об этом? Я отпустил ее. Она не принадлежала мне. И никогда не принадлежала.
Я добавил:
— Даже необходимо, — я провел большим пальцем по ее ладони. Это был невинный жест, тонкий, просто кожа к коже. Но он разогрел мою кровь со свирепостью драконьего огня.
Ее зрачки расширились. Маленькая пульсирующая точка в нижней части ее горла запульсировала от возбуждения. Ее губы разошлись. При каждом вдохе она выпячивала вперед свои сиськи.
Это было неправильно. Это был каждый грех, который я четыре года боялся совершить. Все изменилось для меня, но ничего не изменилось для нее. Или, может быть, ничего не изменилось для меня. Я спасал ее — четыре раза, возвращал ей кусочки ее жизни, когда она считала, что они потеряны навсегда, укладывал ее, когда находил ее спящей, нашел ее отца и привел его к ней, проводил ночь за ночью, читая ей, пока она купалась. Ладно, последнее было для меня. В ту ночь, когда я нашел ее в ванной, под водой, затаившей дыхание, мое сердце остановилось. После этого я должен был оставаться с ней. Моя душа нуждалась в этом так же, как и ее.
Может быть, Сэди была права. Может быть, я всегда выбирал Лирику.
Но Лирика не выбирала меня.
Она была его.
Я уронил ее руку.
— Энистон попросила меня быть подружкой невесты, — она сглотнула, и я наблюдал за движением ее горла. Я думал только о том, как легко моя рука обхватит его, как оно будет выглядеть дугообразным в подношении к моему рту.
Прекрати, Грей. Прямо сейчас, блядь.
Я не мог.
Я продолжал смотреть на нее.
— Это фантастика.
Ее взгляд скользнул по моей груди, по рукам, а затем по тому месту, где мой член упирался в брюки.
Атласное платье не скрывало твердые пики ее сосков.
Она опустила взгляд на свои руки, нервно ковыряясь в ногтях.
— И я уверена, что ты будешь шафером.
Мы оба отрицали это, эту вещь — эти искры, этот гул, пульсирующий между нами. Возможно, это было к лучшему. Это было неправильно. Так было всегда.
Я наблюдал за ней сквозь тонкую пелену самоконтроля. Годы дисциплины были единственным, что удерживало меня от того, чтобы наклониться и сказать ей, что я совершил ошибку, когда отпустил ее, взять эти руки, расправить одну на своем члене и сказать: Смотри, что ты делаешь со мной.
Я кивнул, отвечая на ее вопрос/не вопрос.
— Да.
— Линк тоже, — ее глаза все еще были прикованы к моим, хотя она говорила о нем. — Каспиан не сможет по очевидным причинам, — она была бессвязна. — Но у Чендлера будет…
По совпадению, Лео выбрал этот момент, чтобы подойти.
— Я бы не стал есть копченого лосося. Почти уверен, что третий из вашего маленького тройничка подсыпал туда яд, — он кивнул Линкольну, который сломал шею и уставился на нас своими зелеными глазами.
— Лео, — закончила предложение Лирика.
Я перевел взгляд на него, моргая.
— Тебе что-то нужно?
— Просто хотел узнать, не хочешь ли ты сделать столик на четверых, — он откусил кусочек лепешки.
— Достаточно, — сказал я с опасной угрозой в каждом слоге.
Его глаза расширились, когда он закончил жевать.
— Что? Бог не просто так дал ей три дырки, — он указал на меня и произнес один, затем на Линкольна и произнес два, затем на себя и произнес три.
