Помимо костюмов из замши, мистеру Модлингу были отосланы две иконы, купленные в Баку, превосходная мраморная статуя из Персеполя, громадный шелковый ковер из Вана, а на базаре в Александрии неутомимый путешественник приобрел картину – торговец уверял, что купил ее у офицера наполеоновской армии, а тот вывез полотно из Италии. Этот шедевр обошелся Александру в пять фунтов, но чутье подсказывало, что его подлинная стоимость гораздо выше – картина была старой и чем-то походила на недавно купленные иконы.
Словом, Александр радовался жизни, наверстывал упущенное в детстве и за все годы, проведенные в Глазго. В конце концов, ему едва перевалило за двадцать пять, время было на его стороне, а здравый смысл подсказывал, что каждый день вносит новую крупицу в его образование, в копилке которого уже хранились путешествия, латынь и греческий. Когда-нибудь с Александром будут считаться не только потому, что он богат.
Но всему на свете рано или поздно приходит конец. За пять лет Александр объездил все мусульманские страны, Центральную Азию, Индию и Китай, а потом отплыл из Бомбея в Лондон. Плавание прошло быстро и легко – благодаря недавно открытому Суэцкому каналу.
Александр заранее предупредил мистера Уолтера Модлинга, что явится в Английский банк в два часа пополудни, поэтому достойному джентльмену хватило времени подготовиться к торжественной встрече по всем правилам этикета Треднидл-стрит. Кроме того, мистер Модлинг успел распорядиться перенести с чердака его собственного дома присланные на хранение вещи и доставить их в кабинет, где громоздкий тюк, обшитый парусиной, едва уместился возле письменного стола.
Облаченный в замшу Александр вошел в кабинет и хлопнул по столу чеком на пятьдесят тысяч фунтов, а потом, посмеиваясь одними глазами, уселся в кресло для посетителей.
– А слитков нет? – осведомился мистер Модлинг.
– Там, где я побывал, их не нашлось.
Мистер Модлинг вгляделся в обветренное лицо, осмотрел аккуратную черную эспаньолку и разметавшиеся по плечам Александра кудри.
– Сэр, у вас удивительно здоровый вид – особенно если вспомнить, где вы побывали.
– Ни дня не хворал. Вижу, мои костюмы уже прибыли. А остальные вещички дошли?
– Ваши «вещички», мистер Кинросс, причинили служащим банка немало неудобств. Это вам не почта!
Однако я взял на себя смелость вызвать оценщика и выяснить, стоит ли поместить ваше имущество на склад или выделить ему место в подвалах банка. Эта статуя греческая, второго века до нашей эры, иконы византийские, в ковре шестьсот двойных шелковых узлов на квадратный дюйм, картина принадлежит кисти Джотто, вазы чеканные эпохи Мин, а ширмы – неизвестной династии, правившей полторы тысячи лет назад. Поэтому все эти ценности были отправлены в подвалы банка. Тюк мне пришлось хранить у себя дома на чердаке – насколько я понял, в нем новая и весьма экстравагантная одежда. – Мистер Модлинг безуспешно пытался напустить на себя серьезность. Он внимательно изучил чек. – Что это за деньги, сэр?
– Плата за алмазы. Сегодня утром продал их одному голландцу. Он неплохо нажился на этой сделке, но цена меня устроила. Мне больше нравилось искать алмазы, – с улыбкой объяснил Александр.
– Алмазы? Разве их добывают не в шахтах?
– В последнее время – да. Но я нашел место, где со времен Адама драгоценные камни валяются под ногами – на каменистом дне мелких речушек, сбегающих с вершин Гиндукуша, Памира и Гималаев. В Тибете есть чем поживиться. Неграненые алмазы похожи на гальку, особенно если они покрыты коркой железосодержащих минералов. Если бы алмазы сверкали, их давным-давно обнаружили бы. Но я искал их там, где еще никто не додумался начать поиски.
– Мистер Кинросс, – с расстановкой произнес Уолтер Модлинг, – вы уникум. Вы наделены даром Мидаса – превращать в золото все, к чему прикасаетесь.
– Раньше я и сам так думал, но потом понял, в чем дело. Сокровища мира достаются тому, кто умеет их разглядеть, – объяснил Александр Кинросс. – В этом весь секрет. Мало просто смотреть – надо видеть. Такое редко кому удается. Судьба стучится в двери не один раз – она постоянно выбивает звонкую дробь.
– И эта судьба позвала вас в финансовые круги Лондона?
– Боже упаси! – ужаснулся Александр. – Я отплываю в Новый Южный Уэльс. На этот раз за золотом. Мне нужен кредит какого-нибудь сиднейского банка – подыщите банк поприличнее! Расплачусь золотом.
– Сэр, большинство банков имеет безупречную репутацию, – с достоинством ответствовал мистер Модлинг.
– Чушь, – презрительно отрезал Александр. – Сиднейские банки ничем не лучше тех, что в Глазго или Сан-Франциско, – ворья везде хватает. – Он поднялся и легко подхватил громоздкий тюк. – Можно оставить вам мои сокровища, пока я не придумаю, как с ними быть?
– За умеренную плату.
– Это само собой. Ну все, я поехал в «Таймс».
– Мистер Кинросс, если вы сообщите мне, где остановились, я пришлю вам одежду.
– Нет, меня снаружи ждет извозчик.
Любопытство разобрало мистера Модлинга, он не удержался и спросил:
– В «Таймс»? Желаете опубликовать статью о своих путешествиях?
– Только этого мне не хватало! Нет, дам объявление. Не хочу сидеть без дела целых два месяца, пока не доплыву до Нового Южного Уэльса. Найму учителя и буду зубрить французский и итальянский.
По-английски Джеймс Саммерс говорил с плебейским мидлендским акцентом (по мнению сведущих людей), однако в рекомендательных письмах говорилось, что слушать его французский и итальянский – одно удовольствие. Джеймс объяснил, что его отцу принадлежала английская пивная в Париже, где маленький Джим провел первые десять лет жизни, а впоследствии – такое же заведение в Венеции. Из многочисленных претендентов Александр выбрал именно Джеймса – за его любопытную двойственность. Его мать, француженка из хорошей семьи, заставила сына перечитать всю французскую классику. После смерти матери Джеймса его отец женился на образованной итальянке, бездетной и потому посвятившей всю жизнь пасынку. Однако ни малейшей склонности к учению Джеймс Саммерс не имел!
– С какой же стати вы решили учительствовать? – спросил Александр.
– Чтобы добраться до Нового Южного Уэльса, – простодушно объяснил Саммерс.
– А зачем вам туда?
– Ну, с моим выговором дорога в Итон, Харроу и Винчестер закрыта. Английский у меня – как у деревенщины из Сметика, откуда родом мой папаша. – Он пожал плечами. – И потом, мистер Кинросс, торчать в классе мне не по вкусу, а места гувернера мне не видать как своих ушей, так? Вообще-то я люблю тяжелый труд, ручной. И ответственности не боюсь. Может, в Новом Южном Уэльсе найду себе дело по душе. Я слыхал, там работников подбирают не по выговору.
