Николай Алексеевич, посещая пациентов, работая в клинике, проявлял подчас невиданную твердость характера, решительность и волю. Но вот тут он явно не находил в себе решимости действовать, не мог наконец позволить себе дать волю чувствам. Его, так же как и Стрельникову, смущала собственная дочь, положение в обществе, возможные пересуды, косые взгляды. Так они потихоньку посматривали друг на друга, отводя взгляд, да вздыхали украдкой. Дальше дело не шло. Елизавета Дмитриевна между тем стала прихварывать, ее одолевали приступы слабости, потливость. Она заметалась. Призвать Миронова? Но он, верно, опять денег не возьмет. В последние визиты к Маше доктор наотрез отказался от вознаграждения, что окончательно убедило Елизавету Дмитриевну в том, что он явно неравнодушен к ней. Но она знала, что каждый его визит очень недешев, и не могла себе позволить позвать Миронова, а пользоваться его добрым отношением – совершенно невозможно, просто неприлично. Поэтому Стрельникова чахла, перемогалась, потом ей немного полегчало, а тут подоспела стремительно развернувшаяся история со сватовством Корхонэна. Елизавета Дмитриевна забыла и о визитах доктора, и о своих болячках. Только бы вышло! Только бы Машенька стала баронессой! Затем грянули отъезд в Финляндию, скоропалительная свадьба, и Миронов надолго покинул мысли Елизаветы Дмитриевны. Конечно, она иногда вспоминала о нем, но только так, чуть погрустив о том, что могло бы сбыться, да не сложилось. И Миронов потерял из виду Елизавету Дмитриевну.
И вот записка – просят прибыть! Миронов поспешил на квартиру Стрельниковых. День стоял холодный, ветреный, впрочем, когда в Петербурге не бывает ветров, пронизывающих до костей, продувающих даже енотовую шубу! Миронов кутался в поднятый воротник и мысленно подгонял лошадь, которая упруго отталкивалась от брусчатой мостовой.
– Прибыли, барин! Домчали с ветерком! – Возница спрыгнул с козел и, откинув медвежью полость, помог седоку сойти.
Расплатившись, Миронов стал поспешно подниматься на второй этаж доходного дома. Дверь распахнулась почти сразу, из чего следовало, что его с нетерпением ждали. Николая Алексеевича поразила перемена в Елизавете Дмитриевне. Она постарела и подурнела – следы слез и ночных бдений никогда не идут на пользу! Миронов боялся выказать радость от встречи, ведь его позвали вовсе не за тем. Учтиво и сдержанно поцеловав руку хозяйке дома, он прошел вслед за ней в комнату, где находилась больная. Маша разметалась на кровати. Осунувшееся бледное лицо девушки было искажено страданием. Влажные волосы разметались по подушке. Она хотела приподняться, чтобы приветствовать врача, но тотчас же бессильно поникла.
– Вот! – указала на дочь Стрельникова. – И так со вчерашнего вечера! Всю ночь маялась, моя бедняжка! Уж извините, что к вам обратилась, думается, что кроме вас сейчас нам никто не поможет!
Елизавета Дмитриевна старалась держаться с достоинством, но в ее словах проскользнуло отчаяние.
– Боюсь, уж не чахотка ли? – Она с беспокойством следила за выражением лица Миронова, пока тот осматривал Машу. Щупал пульс, вглядывался в зрачки, выслушивал трубкой дыхание.
– Видите ли, сударыня, – наконец произнес врач, – помимо чахотки существует множество разных болезней, которые могут свести нас в могилу с такой же степенью вероятности. Но, по счастью, ни чахотки, ни другой подобной напасти у Марии Ильиничны, как мне кажется, нет. Во всяком случае, на первый взгляд. Однако ситуация мне непонятна, и это настораживает. Следует пустить кровь, потом я сделаю ей укол, он принесет облегчение. И надеюсь, наша больная сможет немного поспать. Тогда мы с вами поговорим тихонечко.
Через час измученная Маша действительно забылась тяжелым сном. Кухарка, вернувшаяся поутру, помогала Миронову. Елизавета Дмитриевна зажмурилась, когда мимо нее пронесли тазик с кровью. Она предложила Миронову чашку чаю. Самой же ей кусок в горло не шел, она с трудом сделала несколько глотков. Николай Алексеевич смотрел на нее с жалостью и состраданием. В его взоре она прочитала готовность выслушать и помочь. Слово за слово Елизавета Дмитриевна рассказала Миронову о помолвке Маши, о своей ненаглядной подруге баронессе и ее сыне, о мнимой смерти Михаила, злополучной газете, обмане, отчаянии Маши, поездке в имение Корхонэнов и стремительном замужестве дочери. Николай Алексеевич слушал, не перебивая, и только вытащил платок, чтобы протереть пенсне.
– Как отец незамужней дочери я вас вполне понимаю! Ради счастливого будущего единственного ребенка, удачного брака родитель готов взять на душу какой угодно грех! Понимаю, что вас мучает обман, последствия которого, как вы полагаете, отразились на здоровье девушки.
– Да, разумеется! Она так плакала и убивалась, что, видимо, нервное потрясение не прошло даром! – Стрельникова горестно покачала головой.
– Да, такое возможно. Но то, что я видел, пока не вписывается в картину нервного припадка, срыва или чего-то подобного. Вы сказали, что с замужеством ваша дочь изменилась. В чем это выразилось?
Стрельникова вздохнула и принесла письма Маши с описаниями странных видений, потаенных страхов.
– Вы позволите? – Доктор углубился в письма, а Елизавета Дмитриевна совсем пала духом.
Уж если Миронов не знает, что происходит с Машей, значит, дело совсем плохо. Вот расплата! Вот кара Господня! Напрасно она провела на коленях две недели в монастыре, прося Бога ее простить! Не услышал Бог ее молитв, отвернулся от нее!
– Послушайте, Елизавета Дмитриевна! – Врач отложил листки в сторону. – Я не хочу вас пугать, но, судя по письмам, мы имеем дело с какими-то психическими изменениями. Не знаю пока, насколько сильны эти процессы, необходимо время, чтобы разобраться.
– Я предчувствовала! – с отчаянием в голосе воскликнула Елизавета Дмитриевна. – Воистину, если Господь захочет наказать, он лишает разума! Но только отчего он не наказал так меня, грешницу, а покарал мою невинную чистую девочку!
Она схватилась за голову и стала раскачиваться на стуле. Миронов поспешил утешить ее.
– Погодите, погодите так отчаиваться. Диагноз пока неясен, но это не значит, что ситуация безвыходная. Позвольте, я приглашу коллегу, который лучше, чем я, знаком с душевными недугами.
– Какой кошмар! Я не перенесу этого! – Стрельникова не слышала, что ей говорил Миронов.
Николай Алексеевич почти насильно заставил ее выпить успокоительное. Затем он поспешил в переднюю, подскочившая кухарка подала ему шубу, шляпу и трость. Через минуту Миронов уже шел к доктору Скоробогатову, известному в медицинском мире специалисту-психиатру.
