4
На другой день без пяти минут час Слуцкий уже сидел в гостевом Дашином кресле рядом с внучкой. Всё, о чём она рассказывала, находило живейший отклик в его душе и отражалось на лице полным смятением чувств. Глаза то горели возмущением, то теплели сочувствием, то недоверчиво суживались. Дашина история казалась ему невероятной, логика, которой руководствовалась семья, — непостижимой. Сколько витиеватых и сложных объяснений семейным перипетиям выдвигал до этого разговора сам Слуцкий, а того, что узнал от Дарьи, конечно, и представить не мог. Но в каждом вранье должен быть смысл. В этом — не было. Не было, чёрт побери!
— Зачем, — недоумевал он, потрясая руками, — зачем наплели столько лжи? Какую вы преследовали цель?
— Прости, Дед! — Даша вытирала слезы. — Ни у кого из нас и мысли не было тебя обидеть. Поверь мне. Очень прошу. Ну сам подумай, какие у нас могли быть основания не доверять тебе? Ну никаких! — ответила она на свой вопрос и снова расплакалась.
Слуцкий был так взволнован и возмущён, что оставил её рыдания без внимания.
— Я тоже так думаю. Никаких оснований оскорблять меня своим недоверием у вашей семьи не было. Я требую, чтобы ты объяснила мне чётко и, главное, правдиво — почему вы скрыли от меня, что у тебя была сестра?! — Иван Антонович разволновался и полез в карман за пластмассовой трубочкой с лекарством.
Даша утерла слёзы. Потом заговорила так тихо, что он еле разбирал слова:
— Не мне говорить тебе, что настоящее, истинное горе молчит. Не сочти, Дед, некорректным мой вопрос, но когда умерла твоя дочь и, как я теперь знаю, моя мама, ты со многими людьми обсуждал её смерть?
Тяжело дыша, не мигая, Иван Антонович смотрел на Дашу. Она выдержала его взгляд и прошептала:
— Вот видишь… — и погладила деда по плечу. — Мы ничего о тебе не знали. Мы и предположить не могли, что ты так сразу станешь родным и очень близким. Но в то время, когда мы всё это обсуждали, ты был для нас с матерью совсем чужим человеком, и говорить с тобой о своём горе мы просто не могли. Смерть Зои нас придавила. Мы очень любили ее, а горе наше такое личное, что делить его с каким-то чужаком казалось невероятным. Но вот прошло несколько дней нашего знакомства, и я сама тебе обо всём рассказала! — Она прислонилась головой к его плечу. — Потому что мы тебя полюбили, значит, с тобой теперь можно говорить о нашей Зайке.
Иван Антонович обнял её за плечи и поцеловал в висок.
— Но как Катерина Ивановна могла так хладнокровно меня обманывать! Даже фотографии Зоины убрала!
— Ой, Дед! Мама тут совершенно ни при чём. Поверь! Она-то как раз переживает, что, обманув тебя при первой встрече, приходится теперь придерживаться придуманной версии. Это очень её тяготит. Во-первых, потому, что мать совестливый человек, а во-вторых, потому, что ты её совершенно покорил. Ты прости её. И меня тоже, Дед. — Она утёрла руками слёзы.
— Ну ладно, ладно, по крайней мере, всё объяснилось. — Иван Антонович прижал её к себе, достал из кармана платок и аккуратно промокнул ей глаза. — Я представляю, что вам пришлось пережить, но ты и меня пойми. Я ведь узнал о Зое в день приезда. В субботу.
Даша перестала плакать и испуганно уставилась на Слуцкого.
— Как в субботу?
— Случайно. Подъезд ваш искал на Краснопролетарской… И старушка какая-то разговорилась.
— Ну ты даёшь! И даже виду не подал! У тебя выдержка железная.
— Нормальная выдержка, детка. Как у человека, который прожил жизнь и понял, что главное в ней — терпение.
— Это правда? Ты правда так думаешь?
— Дашк, ты ещё слишком юная, чтобы беседовать со мной о терпении. — Иван Антонович перевернул её руку ладошкой вверх и поцеловал в самую серединку. — Как бы…
Оба засмеялись.
— Прилипчивые эти слова-сорняки! Так и рвутся в речь, — словно продолжая ночной разговор, сказал Слуцкий. — Валерка твой сорняками-то злоупотребляет, и главное — пользуется ими всерьёз так, без юмора…
— Ну что делать, если у мужика это чувство развито как у танка! Да бог с ним! — она состроила недовольную гримасу и рубанула рукой воздух. — Скажи-ка мне, а какие словечки жили в пору твоей молодости?
— Молодости, — ворчливо повторил Иван Антонович. — Мне кажется сейчас, что и шестьдесят — это молодость. А словечки, представь, не помню! Я ж говорю, они не задерживаются в языке. В семидесятые, когда я ещё был в Союзе, все от мала до велика пародировали нашего генсека. Как думаешь, что такое «сиськи-масиськи»?
— Не знаю, — отозвалась, похохатывая, Дарья.
— Так Брежнев произносил «систематически», — улыбнулся Слуцкий и посмотрел на внучку.
Она заливисто смеялась и прелестным, полным женственности движением откидывала со лба тёмную челку.
— Дед, ты почему смотришь на меня так удивленно? — отсмеявшись, спросила Даша.
— Знаешь, девочка, с тех самых пор как увидел тебя первый раз, стал искать сходство с Анютой. Всё искал и не находил. А вот сейчас, когда ты откинула назад голову и чёлку поправляла, у меня даже дыхание перехватило… Словно девочку свою увидел. Господи, какое счастье, что ты есть! Теперь ты тоже моя девочка… И очень любимая… Навсегда, что бы там ни было…
— Ты о чём?
— Так, ерунда, наверное, — отмахнулся Иван Антонович. Ему вдруг расхотелось расспрашивать внучку о причине её ночного молчания. — Нервы, знаешь ли, разыгрались, и старость одолевает. А это самая благодатная почва для сомнений и подозрений. Но в конце концов, всё имеет простые и логичные объяснения.
Он встал с кресла, подошел к Дашиной коляске и, ласково обняв внучку, неловко и нежно поцеловал её в макушку. Немного смутившись от охвативших его чувств, Слуцкий стал шагать по комнате, останавливаясь то у книжных полок, то у компьютера. С письменного стола взял стеклянный шар с искусственным снегом внутри и засмотрелся на пластмассовую парочку, идущую в обнимку сквозь вьюгу по направлению к замку.
— Я помню такие игрушки, — легко сменил тему Иван Антонович и с шаром в руках вернулся в кресло. — Их продавали местные умельцы на рынках где-нибудь в Минводах.
— Вот-вот! — подтвердила Даша. — Отец оттуда и привёз. Давно-предавно. Этой игрушке лет почти столько же, сколько и мне. Я называла её «шаром счастья». Ну, не я, — поправилась она, — мы с Зоей.
Слуцкий разглядывал безвкусно и прочно сделанную вещицу.
— Мне тоже такие бури в стакане всегда нравились. Казалось, поштормит, повьюжит понарошку, а твою собственную взаправдашную жизнь обойдет штормяга стороной.
— Нет, Дед. Я в этом «стакане» не бурю, а гармонию вижу, какой нет в действительности…
Иван Антонович бережно накрыл шар ладонью и заглянул Даше в глаза.
— Ты милая и умная девочка, поэтому не обидишься на меня за этот вопрос. Как, скажи, Валерий вписывается в твоё представление о гармонии и счастье?
Даша взяла шар из рук деда и погладила разыгравшийся вмиг снегопад.
— Дед, давай не будем о нём…
— Подожди, детка! Ответь мне только на один вопрос, и обещаю тебе, если не хочешь о нём говорить, больше не спрошу. Есть какая-то причина, по которой ты его держишь около себя?
— Да, Дед. Такая причина есть.
Раздался звонок в дверь, и Слуцкий с сожалением понял, что его общение с внучкой один на один закончилось. Пришла Катерина и с порога стала жаловаться на плохую погоду. Голова, плечи, рукава пальто были сплошь засыпаны снегом. В руках она держала тяжеленную на вид сумку, и Иван Антонович бросился на помощь.
— Давайте-ка сюда ваш, с позволения сказать, ридикюль! Ого! Что это вы с собой таскаете? Кирпичи?
— Почти что. Пирожки с капустой и немного сладких. Утром напекла. Малину с черникой ещё летом заморозила. Вы там в Америке эти ягоды небось в конфитюрах только и едите. Сейчас будем обедать, — уютно говорила она, стряхивая с одежды снег.
— Вы хоть на машине этот ресторан приволокли?
— Да что вы! — отмахнулась она. — Тут автобус ходит. И потом, какой это ресторан! Так, походная кухня. В ресторан нас всех Валерий пригласит. Он сегодня должен был за машиной поехать. Так ведь, Дашенька? — крикнула она в сторону комнаты и бережно расправила на плечиках влажное пальто.
Раздался довольно противный скрежещущий звук, который сопровождал теперь все передвижения Даши по квартире, и она въехала в прихожую на своей разбитой старой коляске. Слуцкий укоризненно покачал головой.
— Ну почему ты не разрешаешь купить тебе новый транспорт?! Разваливается эта колымага на глазах.
— Нет-нет! Ни в коем случае! Не вздумай, Дед! Слышишь? Я загадала, что должна встать на ноги именно из этой коляски. Примета у меня такая…
— Валерий действительно за машиной отправился? — спросил он Дашу, когда сели за стол.
— Угу, — довольно пробурчала она, дожёвывая пирожок. — Если купит сегодня, в субботу в ресторан пойдём. Мам, хватит меня закармливать! Ты не видишь, что ли, как я поправилась? Скоро в коляску свою не влезу. Правда придётся новую покупать.
