— Я не знала про аборты. Когда я сказала Рэнди, что беременна, прошло уже два месяца. Он сказал, чтобы я не волновалась, он все устроит. Я была уже на пятом месяце, когда наконец решилась на аборт и… — Марселла умолкла.
— Ты бы сделала аборт, да? — потребовала ответа Диана.
— Если бы смогла… то… да.
— Значит, на самом деле… — Диана всхлипнула, — ты хотела сделать аборт. Ты меня не хотела. Я погубила твою жизнь.
— Причиной всему, что произошло в моей жизни, была я сама, — заговорила Марселла. — Тебя тогда не было. Ты еще не появилась на свет. Может, тогда я тебя не хотела, но я так рада, что теперь ты у меня есть.
Диана все плакала. Марселла обняла дочь и, покачивая, стала успокаивать:
— Ты была ошибкой, моя дорогая, но самой чудесной ошибкой в моей жизни. Если бы ты не родилась, у меня никогда вообще не было бы детей. И я правда люблю тебя. Может, я не давала тебе этого понять, но ты желанный ребенок. Ты лучшая часть моей жизни. Я хочу быть матерью, настоящей матерью. Но только не знаю как.
И тут Марселла тоже расплакалась в объятиях своей дочери.
Диана поудобнее устроилась среди подушек, наваленных на огромном белом диване. Мысленно она быстро сортировала все, что рассказала ей мать, прикидывая, как это может отразиться на ее собственной жизни.
— Почему я никогда не встречалась с отцом? — спросила она.
— Решение уйти из нашей — твоей — жизни принадлежало ему. Полагаю, он боялся, что люди, с которыми он работал, узнают, что он обманул молодую девушку или что он бьет свою жену. У моего адвоката лежит подробная запись того, что случилось. Это все еще может ему повредить.
— Но за все эти годы он даже не попытался найти свою дочь, — сказала Диана. — Неужели ты не понимаешь, как это тяжело для меня?
— Я не знала, что еще я могу сделать. Я до сих пор не знаю, что должна была сделать.
— А теперь? — Диана начала злиться.
— Может, это из-за денег. Мне были назначены алименты и пособие на ребенка, но Рэнди не дал мне ни цента, и я никогда не просила и не заставляла его.
— Ты рассчитывала на бабушку, — заметила Диана.
— Да. Я отдала тебя ей. И уехала в Чикаго. Думаю, я всегда хотела уехать в Чикаго с того момента, как мне предложили стипендию в Северо-Западном университете. У меня была подружка, не особенно близкая, но я написала ей, и она ответила, что я могу остановиться у нее, пока не подыщу жилье. Это был мой шанс устроить свою жизнь. У меня не было специальности или каких-то способностей. Я не знала, какую работу смогу выполнять.
— И поэтому ребенок тебе только помешал бы. — Голос Дианы прозвучал резко и холодно.
— Да, помешал бы. Я сама еще была ребенком. Способность к воспроизведению себе подобных еще не билет во взрослую жизнь. Ты можешь это понять?
— Начинаю.
— Что бы произошло, если бы я не оставила тебя у твоей бабушки и не уехала в Чикаго? Вашу с бабушкой жизнь в Огайо обеспечивали деньги, которые я зарабатывала все эти годы. Ты знаешь, что после смерти твоего дедушки у нас почти ничего не было? Просто счастье, что я начала зарабатывать деньги, которые можно было делать быстро. Оставшись в Кенфилде, я бы бедствовала или вышла за кого-нибудь замуж исключительно ради денег. Мне было чуть больше двадцати, у меня не было образования, а я должна была содержать и ребенка, и собственную мать.
— И тогда ты стала известной моделью. — В голосе Дианы более чем явственно прозвучал сарказм.
— Полагаю, ты имеешь полное право на горечь.
Марселла вспомнила о тех своих днях в Чикаго. Диане они должны представляться чудесными и волшебными: реклама, показы, карьера, обожание да еще и Кевин О'Хара. Нет, она не могла рассказать дочери об энергичном Кевине О'Хара.
Обе женщины чувствовали себя измученными и сидели, погрузившись каждая в свои мысли. Диана размышляла о поступках своей матери. А та вспоминала Кевина.
Она стала моделью совершенно случайно. Ее подруга Барбара Блэк работала стилисткой у одного из ведущих фотографов Чикаго, Гектора Ротстайна. Прожив неделю в Чикаго, Марселла все еще не могла найти работу, но тогда она еще только приглядывалась к возможности устроиться в районе волнующей Мичиган-авеню. Секретарских навыков у нее не было, она нигде до этого не работала, и Барбара уже начала беспокоиться, сможет ли Марселла найти хоть какую-то работу, чтобы вносить свою долю за квартиру и еду. Они были не настолько близкими подругами.
Как-то днем Барбаре срочно позвонил секретарь Ротстайна. Его постоянный стилист, человек, который гладил и закалывал одежду на моделях, а иногда мог подобрать и какие-нибудь украшения, уволился. Ротстайн был большим человеком в Чикаго. Барбаре хотелось показаться как можно более профессиональной, поэтому она попросила Марселлу сделать вид, что она ее помощница. На девушках была соответствующая рабочая одежда, когда они подошли к двойным дверям облицованного мрамором дома Ротстайна на Астор-стрит.
Марселлу заинтересовала новая обстановка. Внутри все было отделано белым мрамором. В вазах стояли белые лилии. На стенах висели ярко освещенные фотографии красивых и знаменитых людей, запечатленных объективом фотографа. Изображения были увеличены в четыре раза по сравнению с реальной жизнью. Все фотографии были черно-белые и смотрелись очень выразительно. Из маленьких дорогих динамиков, спрятанных в огромных, засушенных с помощью холода растениях, лились звуки клавесина.
Так Марселла впервые попала в волшебное царство красоты.
При воспоминании об этом Марселла улыбнулась. Модель, которая должна была сниматься в тот день, не приехала. Ротстайн шумел в мраморных коридорах. А потом заметил Марселлу.
— Ты модель, моя дорогая? — спросил он.
— Нет…
Но ей хотелось попробовать. Боже, как же ей хотелось попробовать!
— Идем на свет.
Ротстайн привел ее в белую комнату с высоким потолком, уставленную фотокамерами, осветительными приборами и рефлекторами.
— Встань сюда, — приказал он. — Подержи это. Попробуй улыбнуться. Прими элегантный вид.
Сверкали вспышки. Щелкали камеры. Небольшая группа помощников Ротстайна изучала предварительные, сделанные «Полароидом» снимки, которые всегда предшествовали основным съемкам.
— И что ты думаешь, Гектор?
— Хм…
— Вот именно.
— Ты знаешь.
— Да! Я думаю, что эта девочка подойдет. Посмотри, как ее кожа поглощает свет.
— Без сомнения, Гектор.
— Ну что ж, моя дорогая, если ты не была моделью, когда пришла сюда, то будешь ею, когда выйдешь отсюда, — объявил Ротстайн.
Так и случилось. Став новым открытием Гектора Ротстайна, Марселла немедленно заняла избранное положение девушки номер один в агентстве моделей Ширли Гамильтон. Она поднялась еще выше, когда ее выбрали для рекламы в национальном масштабе косметики «Корлин». Этой чести обычно удостаивались топ-модели из самых известных нью-йоркских агентств, которым за день работы платили по три с половиной тысячи долларов. Марселла с легкостью могла перебраться из Чикаго в Нью-Йорк. Ее стремились заполучить все агентства. Но она поступила в вечернюю школу, училась на факультете журналистики в Северо-Западном университете и не могла уехать. Ее карьере помогла эта кажущаяся верность Чикаго. Многие общенациональные компании, имевшие свои отделения на Среднем Западе, приглашали Марселлу для съемок в рекламных роликах и для участия в рекламных кампаниях. Она была одной из них. Она была девушкой со Среднего Запада, оставшейся там, где родилась, и за это ее любили.
Когда она впервые встретила Кевина О'Хара, она была самой очаровательной женщиной чикагского «кофейного общества». Сразу же начали заключаться пари о том, как скоро удастся самоуверенному Кевину О'Хара заманить в постель красавицу Марселлу Тодд. О'Хара был молодым и красивым редактором «Чикаго геральд». Он старательно работал над своим образом золотого мальчика. Его первый брак с богатой наследницей — тогда у него еще не было денег — закончился, когда она, устав от своего тщательно поддерживаемого имиджа, сбежала с немолодым хиппи, который посвятил свою жизнь протестам перед телевизионными камерами и шампанскому по восемьдесят долларов за бутылку. Все, естественно, сказали, что надо быть дурой, чтобы бросить роскошного Кевина О'Хара ради этого немытого волосатика. Кевин был слишком хорош для этой богатой дряни.
Он, разумеется, согласился с этим мнением.
Да, у Кевина О'Хара действительно был имидж. Он поддерживал стройность, пробегая у всех на виду каждое утро от своей квартиры у Карлайла по Мичиган-авеню и заставляя замирать идущих на работу девушек, потому что и в жизни он выглядел так же потрясающе, как и в своем трехминутном куске в вечерних новостях. Эту программу выпускала телестудия, принадлежавшая «Чикаго геральд». Его волосы выгорели на солнце — Аспен зимой и юг Франции летом. Лицо было точеное — он сделал несколько небольших пластических операций. Великолепные зубы — фарфоровые коронки поверх золота.
