— Тэйлор? — осторожно осведомился он. — Тэйлор? У тебя все в порядке?
— У меня все прекрасно. — Она опустила руку на колени. — Восемь часов устроит?
— Вполне.
— Ты уверен? Тебе не поздно будет идти на работу, или что-нибудь еще? Я могла бы прийти пораньше.
— Нет, нет. Восемь утра полностью соответствует моим планам.
— Отлично. Тогда увидимся.
— Буду ждать. — Голос Дрю был мягок и вкрадчив и пронизывал ее до костей, прогревая ее изнутри, как ром с пряностями. — Спокойной ночи, Тэйлор. Не мерзни.
— Спокойной ночи.
Трубку она положила очень аккуратно. Значительно позднее она погрузилась в беспокойный сон, перемежающийся с мыслями о Дрю — о том, как он лишает ее покоя и внутренней опоры, — и о Ное — о том, как этот маленький мальчик не позволяет ничему вырываться наружу, и о том, как ей бы хотелось услышать его смех.
Утро и душевный покой настали для Тэйлор не скоро.
Дрю откинулся на кушетке и пил уже вторую чашку крепкого кофе в ожидании звонка в дверь. Вот-вот начнется веселье. Он долго готовился к вчерашнему телефонному звонку. Тэйлор, наверное, терпение потеряла. Он об этом знал, и она об этом знала. Зато она не знала, что Ной приготовился уложить ее нокаутом. У Ноя были на нее свои виды, у его папы — свои.
Ровно в восемь Тэйлор прибыла.
— Папа, она здесь! — объявил Ной, прохаживавшийся по прихожей. Когда он отворил дверь, то подождал, пока Тэйлор войдет внутрь, а потом заявил: — Я готов.
Быстро осмотрев его с ног до головы, Тэйлор спросила:
— Ты не думаешь, что тебе надо обуться, надеть пальто, а, может быть, и шапку?
Ной понизил голос до театрального шепота:
— Мне обязательно обувать сапожки?
— По правде говоря, я надеялась, что ты их обуешь. На улице все еще довольно слякотно. — Она распахнула черное шерстяное пальто и показала, что ее джинсы заправлены в высокие, чуть ли не до колен, сапоги на меху. — Я-то надела.
— Тогда, наверное, и мне следует надеть. — Он не возражал, но был явно разочарован.
Если бы на его месте был Майки или Джейсон, она бы приподняла любого из них, перевернула вверх ногами, встряхнула и рассмешила. Она бы рассказала им про кучу ужасных вещей, случающихся с мальчиками, не надевшими резиновых сапог. Однако интуиция ей подсказывала, что Ной еще не готов к столь близкому физическому контакту. У нее было предчувствие, что он таким вольным обращением с собой будет напуган, а не обрадован. От этой мысли ей стало грустно.
Тэйлор положила руку ему на плечо.
— Веселее, Ной! У Санта Клауса на ногах тоже сапожки.
— Но не из красной резины.
— Когда он был маленький, у него были такие, как у тебя, — произнесла она с такой уверенностью в голосе, словно все обязаны были знать, что Санта ребенком носил красные резиновые сапожки.
Чуть оживившись, Ной спросил:
— Честное слово?
— Честное слово. Ну, а где же папа?
— В гостиной. Пойду, обую сапоги. — Он повернулся и пошел вверх по лестнице в одних носках.
Когда мальчик ушел, Тэйлор просунула голову в гостиную и увидела там Дрю, уютно раскинувшего руки вдоль диванной спинки и гревшегося у камина. Волей-неволей она вынуждена была объективно оценить первое впечатление от встречи. Он явно тянул время, в ожидании чего-то или кого-то. И безусловно слышал весь их разговор.
Вместо накрахмаленной рубашки и галстука, на нем были джинсы и свитер объемной вязки с пестрым сине-кремовым рисунком. Обут он был в ковбойские сапоги, а лодыжка одной ноги покоилась на колене другой. Пораженная его непарадным видом, Тэйлор спросила:
— Разве ты не должен одеться для работы?
— В банк мне положено явиться несколько позднее, — заявил Дрю, хитро ухмыляясь.
А когда он отпил очередной глоток из керамической чашки, у нее перед глазами возник туман. Устройся он чуть поудобнее, — и хоть корни пускай. Теперь она забеспокоилась по-настоящему.
— Что значит «Несколько позднее»? — поинтересовалась она.
— Второго января.
В очередной раз все ее тщательно продуманные планы потерпели крах. Она вцепилась в концы белого кашне и стала его мять, точно это была шея Дрю. Потрясенно она повторила вслед за ним:
— Второго января?
— Вице-президент обходился без отца и меня почти целый месяц. — Не торопясь, Дрю переложил чашку из одной руки в другую, взяв ее за ободок. Потом поставил на кофейный столик и встал. — Думаю, он справится без меня еще пару недель, пока я не устрою Ноя в детский сад.
Смысл его слов стал медленно доходить до нее, преодолевая барьер непринятия. Если он не ходит на работу, значит, он ничем не связан и поедет сегодня вместе с ними! Скверно. В этом не было ничего хорошего.
Пренебрегая тем, что ее слова могут прозвучать грубо, Тэйлор спросила:
— Надеюсь, к тому времени, как мы вернемся, лампочки будут развешены.
— Боюсь, что нет. — Он наслаждался ситуацией. Стоял со слегка раздвинутыми ногами, зацепившись большими пальцами рук за задние карманы джинсов.
— Вот как? Ты куда-нибудь едешь? — осведомилась она, полагая, что у него на этот день могут быть свои планы.
— Да, в каком-то смысле еду, — подтвердил он и многозначительно посмотрел на нее.
— С нами, — договорила она за него, смирясь с неизбежностью.
— Верно. С тобой и Ноем. Мы поедем втроем. Вместе.
Втроем. Вместе. Тэйлор повторяла про себя эту фразу и рычала от злости. Они поедут вместе, будто одна семья. Мама, папа и Ной. Такого рода спектакля на последующие несколько дней она как раз и хотела избежать, ибо чувствовала себя весьма ранимой.
Эмоции ее были неупорядоченными, смешанными до предела, так что невозможно было отличить истинные чувства от тикания биологических часов. Выражения типа «Втроем. Вместе» только больше запутывали ее. Она не становилась моложе, и стоило ей заметить, что внешне Ной скорее ее ребенок, чем Дрю, как часы у нее в голове стали тикать намного громче.
С мужчинами из семейства Хэйвудов она вполне может справиться, если будет иметь дело с каждым из них по отдельности, но она вовсе не была уверена, что сумеет с успехом держать оборону против их объединенных сил. Особенно после прошедшего вечера, когда она позволила Ною занять местечко у нее в сердце. Особенно после поцелуя под омелой.
— Это Рождество для нас так много значит, — тихо прошептал Дрю.
Голос его раздался так близко, что она чуть не подскочила. Пока она была погружена в раздумья, он незаметно очутился рядом, наблюдая и выжидая. Казалось, он никогда не устанет, изучая ее. Карие глаза его вбирали в себя каждую мелочь, лишали ее присутствия духа и одновременно прочно ее удерживали при себе.
