—Ну, что вы об этом думаете? — спросила Лиа.
—Прекрасный дом, — сказала Анетт. Кэролайн ее поддержала:
— Остается только развесить по стенам картины и добавить кое-какие мелочи.
— Словом, нанести последние штрихи, — заключила Лиа. Она повела сестер на лужайку.
— Тебе, наверное, понравились цветы, — промолвила Анетт.
— Конечно, понравились. — Лиа вспомнила садовника и подумала, где он сейчас. Она не рассказала о нем сестрам, решив, что пусть он пока будет ее маленькой тайной.
— Никак не пойму, — сказала Кэролайн, — что мне кажется таким знакомым?
— Розы, — промолвила Лиа.
Чем ближе они подходили к скалистому берегу, тем сильнее становился аромат роз.
Анетт взяла один цветок в руки.
— Приморские розы.
— Но у нас они никогда не росли, — возразила Кэролайн.
— Верно, — согласилась Лиа, — но вы закройте глаза и подумайте, о чем вам напоминает этот запах.
— О матери.
— И я представляю мать, — кивнула Анетт.
— Это запах ее духов, — пояснила Лиа. — Духи изготавливали для нее по специальному заказу; сколько я себя помню, она всегда любила только этот аромат. Да и сейчас тоже.
— Наверное, эти розы и навели ее на мысль купить дом, — предположила Анетт.
— Навели бы, — уточнила Лиа, — если бы она побывала здесь и вдохнула этот запах. — Она не стала раскрывать сестрам источник своих сведений.
— Так она купила поместье не глядя? — изумилась Анетт.
— Судя по всему, да.
— Может, она начинает выживать из ума? Может, это первые признаки старческого слабоумия? — предположила Кэролайн.
— Не думаю.
— Она решила поселиться в доме, который даже не видела?
— Похоже на то.
Кэролайн сложила руки на груди.
—Джинни просто рехнулась. Ни один здравомыслящий человек не откажется вот так, ни с того ни с сего, от привычной жизни, чтобы переехать в какое-то захолустье и поселиться в доме, который он даже не видел.
Лиа вдруг испытала необъяснимую потребность заступиться за Старз-Энд.
— Здесь вовсе не захолустье.
— Но все равно это незнакомый дом в чужом штате.
— Помните, мы как-то взяли в дом бродячую кошку, — задумчиво сказала Анетт. — Она была уже довольно старая, но нас полюбила. Она всегда переходила в ту комнату, в которой были мы. Если к ней слишком уж сильно приставали, она просто отходила в сторонку и снова ложилась на пол. То есть она всегда оставалась поблизости от центра событий, даже если в них не участвовала. Как мать — одновременно и с нами, и не с нами.
— К чему ты клонишь? — спросила Кэролайн.
Анетт посмотрела ей в глаза:
— А вот к чему: наша кошка никогда не убегала далеко, пока ей не пришло время умирать. Тогда она ушла и больше не вернулась. Невольно напрашивается мысль, что то же самое делает сейчас наша мать.
— Но это же нелепо, — фыркнула Кэролайн. — Джинни не кошка, она светская женщина, она привыкла все время находиться в обществе. Кроме того, у нее же нет смертельной болезни.
— Сама жизнь — смертельная болезнь.
— Но ей только семьдесят, и у нее отменное здоровье.
— Не совсем, — вмешалась Лиа, — в прошлом году у Джинни были проблемы с сердцем.
Сестры воззрились на нее с недоумением. Кэролайн явно была ошеломлена:
— С сердцем? Что ты имеешь в виду?
— Разве вы не помните? Ей пришлось пройти обследование.
— Она ни словом не обмолвилась ни о каком обследовании. — Кэролайн тихо чертыхнулась и посмотрела на Анетт: — Ты слышала что-нибудь об этом?
— Нет, ничего. — Не менее ошеломленная, чем Кэролайн, Анетт повернулась к Лиа: — Что за обследование?
Лиа вкратце рассказала.
— Почему ты молчала до сих пор?
— Во-первых, это не мое дело, это касается в первую очередь матери. А во-вторых, я думала, что она сама вам рассказала. Я думала, вы в курсе.
Анетт покачала головой:
— Впрочем, чему удивляться? Ты всегда была ей ближе нас обеих, естественно, что она поделилась именно с тобой.
— Ей просто нужно было, чтобы кто-то ходил вместе с ней по врачам, сидел рядом, пока ее будут обследовать, вот она и обратилась ко мне.
— С ней могла посидеть и Гвен, она же помогает ей во всем остальном, — заметила Анетт.
— Это другое дело, — возразила Лиа, — ей хотелось видеть рядом члена семьи.
Кэролайн снова скрестила руки на груди.
— Она что, сама тебе об этом сказала?
— Не надо было ничего говорить, я просто рассуждаю, исходя из соображений здравого смысла.
— Или принимаешь желаемое за действительное.
Лиа почувствовала раздражение. Она терпеть не могла, когда Кэролайн держалась с ней высокомерно, и на этот раз была полна решимости не дать себя унизить.
—Нет, это просто здравый смысл. Сама подумай: у тебя есть работа, Анетт занята семьей, из нас троих только у меня есть время сидеть с матерью в приемных врачей.
Но Кэролайн упрямо покачала головой:
—Это просто очередная игра во власть, Джинни по этой части мастерица. Она любит дать что-нибудь одной из нас, лишив этого остальных. Вспомни, когда я заявила, что не хочу устраивать вечеринку по случаю окончания школы, она взяла вас двоих на выходные в Нью-Йорк и повела в театр, а меня оставила дома.
Анетт кивнула:
—Со мной было то же самое. Однажды я пожаловалась, что, когда я приезжаю домой на каникулы, ее вечно не бы вает дома, так она всю следующую неделю нарочно меня избегала.
У Лиа нашелся пример из собственной жизни.
—Когда я сказала, что не хочу учиться в частной школе, она купила вам двоим новые платья, а мне — нет, как будто моя одежда больше не имела значения. Ладно, не спорю, раньше она нас таким образом наказывала, но уверяю вас, прошлой осенью она об этом не думала. Ей хотелось, чтобы кто-то из родных побыл с ней, поговорил с врачами, и я оказалась самой удобной кандидатурой. Если думаете, что это было развлечение, — вы ошибаетесь, если думаете, что она была мне благодарна, — вы ошибаетесь еще раз.
Анетт вздохнула:
— Значит, ничего не изменилось.
— Кроме того, — подытожила Лиа, — что мы собрались здесь, где ни одна из нас не хотела оказаться. Так я не поняла, дамы: вы завтра утром уезжаете или нет?
— Она явно была бы рада услышать от нас «да»! — возмущенно воскликнула Кэролайн вечером того же дня, пересказывая этот разговор Бену по телефону. — Лиа не прочь остаться в доме без нас и получить Джинни в свое распоряжение. — Подумав, она призналась: — Наверное, каждой из нас этого бы хотелось. Если разобраться, именно в этом и была причина нашего вечного соперничества.
— Была или есть?
— Была. Сейчас мы больше не соперничаем.