Энни криво улыбнулась.
— Конечно. Они не понимали, как ей было необходимо участие и сочувствие. Я пыталась им это объяснить, но они считали, что Дженни не хватает здравого смысла и что она сама виновата во всем случившемся.
— Понятно.
Энни с любопытством взглянула на него. Неужели он и вправду понимает? И сочувствует?
— Через три месяца Дженни поняла, что беременна, — продолжила Энни, — но, когда она сказала об этом Люку, тот сразу заявил, что ребенок не его, вообще отказался разговаривать на эту тему и порвал с Дженни.
— Черт бы его побрал! — с досадой воскликнул Гарсон.
— Вот именно. Дженни не могла прийти в себя. Она была уверена, что спустя какое-то время он смирится с этой мыслью, поэтому осталась в группе, но он знать ее не хотел; и через некоторое время она ушла.
— И тем не менее решила оставить ребенка?
— У нее даже не было никаких сомнений, — поправила Энни. — Она любила Люка, и ничто не могло заставить ее избавиться от его ребенка. Дженни любила Люка до самой своей смерти. Глупо, не правда ли?
— Неважно, что кто-то делает тебе больно, ты все равно продолжаешь любить его. Вечно, — грустно сказал Гарсон.
— Наверное. Дженни пришлось делать кесарево сечение, а потом у нее произошло внутреннее кровоизлияние, — сказала Энни. Она с трудом могла говорить, слезы стояли у нее в глазах. — Доктора сказали, что трагедия может произойти только в одном случае из миллиона, но она умерла.
Гарсон протянул руку, чтобы успокоить ее.
— Сначала ты потеряла родителей, а потом сестру. Тебе действительно много пришлось пережить.
— Да. — Она проглотила комок в горле. — Но остался Оливер. Я полюбила его в первую же минуту, когда увидела. Ну, а остальное ты знаешь.
Гарсон держал ее руку в своей, пока она не успокоилась, потом откинулся на спинку дивана.
— Ты, наверное, хотела бы, чтобы твои родители, если были бы живы, увидели ребенка Дженни и чтобы он знал их? — тихо сказал он.
— Конечно, — призналась Энни.
— Ну, тогда мы едем в Винчестер? Она обхватила колени руками.
— Да, но только при условии, что это будет испытательная поездка, и если она каким-то образом плохо отразится на Оливере, то повторять ее мы не будем. Извини, это, может быть, жестоко по отношению к твоим родителям, но Оливер для меня важнее всего, и я думаю прежде всего о нем. Согласен?
— Согласен, — ответил Гарсон, — но плохо на Оливере это не отразится. Поверь мне.
— Это один из самых счастливых дней в моей жизни, — заявила Дулси Деверилл, глядя из окна на лужайку, где Оливер играл в мяч со своим дедом. Видеть, как жизнь Люка нашла свое продолжение в этом прелестном ребенке, это, — она прижала руки к груди и вздохнула, — как сон наяву.
После ланча, состоявшего из дыни, жареного лосося и клубники со сливками, хозяйка провела всех в уютно обставленную гостиную. За кофе Эдвин Деверилл предложил Оливеру пойти поиграть в, саду в футбол. Для этого случая был специально куплен мяч. Дед решил таким образом избавить внука от скучных разговоров, но Энни подозревала, что он просто хочет побыть с ребенком наедине.
Поднявшись со своего места, Гарсон подошел к открытому балкону и прислонился широким плечом к раме.
— А мне казалось, что отец жалуется на артрит, — заметил он, с улыбкой глядя на высокую, сутулую фигуру отца, выделывавшего какие-то удивительно ловкие футбольные приемы. — Похоже, Оливер вылечил его.
— Он много чего вылечил, — сказала Дулси, снова вздыхая. Потом улыбнулась Энни. — Вы не будете возражать, если я покажу ему детские фотографии Люка? Я не хочу расстраивать его, но…
— Уверена, что он будет только рад, — ответила Энни, думая, что сегодня Оливера вряд ли чем расстроишь.
Правда, вчера он заплакал, когда она сказала ему, что его папа умер, но слезы быстро кончились. Гарсон объяснил ему, что он родной брат отца и соответственно его дядя.
— Мой дядя? — переспросил Оливер, быстренько вытирая слезы. Он стоял перед диваном, на котором сидел его герой. — Значит, я могу называть вас «дядя Гарсон»?
— Ну да, — ответил Гарсон и посадил ребенка на колени. — А я буду называть тебя «племянник Оливер».
Малыш рассмеялся.
— Нет, так никого не называют.
— Ты прав. А дедушкой и бабушкой называют, — сказал Гарсон и поглядел на Энни.
— Завтра мы поедем к твоим дедушке и бабушке, — подхватила Энни, и они с Гарсоном объяснили ребенку, кто его новые родственники.
Когда они прибыли на элегантную виллу в окрестностях Винчестера, Дулси и Эдвин плакали от счастья, но, не желая расстраивать Оливера, быстро вытерли слезы. Энни тоже готова была расплакаться. Старики были на седьмом небе от счастья, увидев Оливера, который единственный из всех не потерял самообладания — у Гарсона тоже подозрительно блестели глаза.
Оливер совершенно не стеснялся, только широко раскрытыми от восхищения глазами смотрел на джентльмена с седыми усами и хрупкую пожилую даму с серебристыми волосами — своих дедушку и бабушку. И так же, как в случае с Гарсоном, между ними сразу же установились дружеские отношения. Уже через несколько минут мальчик прислонился к коленям Эдвина, назвал его дедушкой и стал рассказывать ему о своем другом дедушке, Берте.
— Только он не настоящий дедушка, не как ты, — сообщил Оливер, глядя на деда с сияющей улыбкой, и снова все прослезились.
Вынимая из ящика стола альбомы с фотографиями, Дулси поглядела на Энни.
— У меня есть свадебные фотографии Гарсона, — сказала она и перевела взгляд на сына. Она говорила почти шепотом, как будто боялась, что он будет возражать. — Он так хорошо выглядел в своем костюме жениха, а Изабель была просто прекрасна.
— Могу себе представить, — ответила с улыбкой Энни, но, когда она стала разглядывать жениха с невестой, ее улыбка померкла.
С гладкими пепельными волосами, безупречной фигурой и высокими скулами Изабель Дьюинг была не просто прекрасна, от ее красоты захватывало дух. Настоящая принцесса, подумала Энни и вдруг почувствовала болезненный укол ревности.
Она допила последний глоток кофе. С какой стати ей ревновать? Свадьба была давным-давно, женился он на женщине, которую она знать не знала, и вообще они развелись. Кроме того, она не имела на него никаких прав — да и не хотела иметь. Их физически влекло друг к другу, но на это чувство нельзя полагаться, и это еще далеко не любовь.
— У Изабель превосходный вкус, — продолжала Дулси восхищенным голосом. — Я знаю, что ее свадебный туалет стоил целое состояние, но он был такой элегантный и вместе с тем шикарный. Знаете, Изабель принадлежит к тем женщинам, на которых все вещи смотрятся дорогими.
