— Да брось, детка.
— Ну вот сам увидишь. И, если захочешь, сможешь тоже поспать под ним.
— Только вместе с тобой, — неожиданно для себя заявил Кен.
Салли уставилась на него.
— Ты что, думаешь, весь мир будет заниматься любовью под этим одеялом? О Боже! Я обязательно расскажу про это своим девочкам! А что, это мысль! Пока все занимаются любовью, никто никому не делает гадостей. Никто не клепает оружие, никто не стреляет…
Кен изумленно смотрел на нее.
— Слушай, ты такая великая общественная деятельница, да?
— Да, меня это увлекает. Более того, меня это возбуждает и примиряет с жизнью.
Салли рассказала, что ее родители сбежали в Америку из Праги в шестьдесят восьмом году. Ее тогда еще не было на свете, и не было бы никогда, если бы родители не пересекли океан. Она родилась в Санта-Фе, штат Нью-Мексико.
— Да как их туда занесло? — удивился Кен. — Чтобы попасть в Санта-Фе, надо, по крайней мере, знать о существовании этой дыры! Но, по-моему, об этом городишке забыл даже сам Господь Бог!
Она улыбнулась.
— Да, ты прав, Кен. Мои родители знали об этом городке, потому что там жил их давний друг, который стал патером в этом пыльном городишке. У него-то они и осели. Потому что мой отец был священником в Праге… А через десять лет родилась я. Они позволили мне появиться на свет, потому что жили уже в Сан-Франциско, у отца был хороший приход, и мама была активисткой в церковной общине.
— Понятно, тебе есть в кого быть активной.
— Да, сам знаешь, у нас церковь участвует во многих делах.
Он вздрогнул. Еще бы не знать! Именно церковная община определила в дом его родителей Зигни Рауд.
Сердце Кена неожиданно сжалось, но не от боли, нет. От печали. Девушка из Швеции оказалась для него слишком холодной.
Но она не сумела заморозить его навсегда. Кен потянулся к Салли, обнял ее.
— Детка, давай наблюдать за птицами вместе. Ты согласишься поехать со мной в экспедицию? Я даже могу тебя нанять.
— Это кем же, интересно? — Салли оглядела его с головы до ног. — Прислугой за все? — Она расхохоталась.
Кен молчал, и она продолжила:
— Здорово. А если я скажу да?
— Ничего другого я и не ожидал, дорогуша!
И вскоре они уехали в экспедицию в Мексику. Непролазные джунгли были именно тем местом, которое они искали. Уединение в любой момент позволяло им наслаждаться друг другом. Кен замечал, что испытывает невероятное физическое влечение к Салли, но не ощущает опьянения, как с Зигни.
Что ж, так и должно быть. Зигни нельзя сравнить ни с одной женщиной, которая у него была. Она словно родилась не от плоти земного существа, ее как будто вбросили из иных миров…
Зигни — это трясина, которая засасывала его, затягивала, Кен уже чувствовал, что никогда не выберется из нее. Казалось, невероятный оргазм, который он с ней испытывал, был рожден не только страстью, но и необъяснимым страхом, словно, сливаясь с ней в одно целое, он вылетает в иные миры, в другие пространства, и ему боязно, что он больше не вернется на землю. Но если Зигни отпустит его от себя, если он выйдет из нее, то просто погибнет.
И Кен все глубже проникал в нее, и ее плоть настолько сильно сжимала его, что, казалось, разъять их тела будет невозможно ничем, кроме скальпеля. И ему в тумане страсти виделась кровь, струящаяся по их телам…
Это бывало во сне, когда Зигни находилась далеко от него, за морями-океанами. Это мучило Кена, лишало сил. Просыпаясь, он хватался за телефонную трубку, но потом вспоминал про разницу во времени.
С Салли было легко и просто. Она оказалась замечательной женщиной, хорошей хозяйкой. И Кен точно знал, что она думает только о том, о чем думает и он — о еде, о воде, о ночлеге, о сексе. О птицах, если Кен думает о них.
Когда они вернулись из Мексики, Кен предложил Салли поехать к нему. Но она возразила:
— Давай-ка лучше ко мне, в Сент-Пол. Мне завтра уже на работу, в бассейн.
Кен согласился. Они всю ночь занимались любовью.
А утром он улетал в Шотландию, где они с Зигни должны были в очередной раз навестить мальчиков.
Вероятно, у Зигни или у шведок вообще — железные нервы и упорство, способное сдвигать горы. Она совершила невероятное — сперва внушила себе, что их мальчик не может быть болен, хотя все врачи твердили, что это несомненно. Но стоило кому-то посмотреть Зигни в глаза, и язык мог отсохнуть у любого, кто осмелился бы произнести при ней что-то вроде: «Он нездоров», — не уточняя, в чем заключается нездоровье.
— Он так же здоров, как и вы, — тихо, с улыбкой, говорила Зигни каждому, кто напоминал о болезни, и тот ощущал себя полным идиотом, торопливо уступая место здорового человека больному ребенку.
Сейчас Кен не мог бы сказать, на самом ли деле его сын здоров или всем вокруг внушили, что он здоров. Но Кен смотрел на Зигфрида и ничего странного в нем не находил.
Он заметил лишь одно: мальчик копия Зигни. Как и Питер.
И еще — Кен был потрясен — Зигфрид владел японским языком.
Глядя на отца глазами, которые были точной копией глаз Зигни, парнишка спросил:
— До дэс ка?
— Он спрашивает, как у тебя дела, — поспешила перевести Зигни.
Кен был ошарашен. Так что, все разговоры о нездоровье Зигфрида сплошное пустословие? Да, да, наверное. Ну еще бы, разве у меня мог родиться больной сын?! Да Зигфрид просто гениальный ребенок, а все дети с нестандартным уровнем развития могут показаться больными тем, кто мыслит стандартными категориями.
Кен смотрел в ясные серые глаза сына и чувствовал, как на его собственные наворачиваются слезы. А если бы ребенок, этот светлоголовый Зигфрид, так похожий на шведа, был бы здоров с самого начала? Кто знает, может быть, их с Зигни жизнь сложилась бы иначе? Тогда он не отпустил бы Зигни от себя, потому что не чувствовал бы за собой вины, потому что именно его род обрек дитя на боль. И Зигни тоже.
— Ий дэсе, милый. У папы все хорошо, — ответила Зигни сыну.
— Как-как? — с улыбкой переспросил Кен.
Мальчик повторил фразу по-японски и, расплывшись в улыбке, добавил:
— Я так и знал, мамочка.
Кен моргал и никак не мог прийти в себя от потрясения.
— Зиг, он что, спрашивал меня по…
— Именно так, он спрашивал тебя по-японски, как дела. И я ответила за тебя — надеюсь, не ошиблась, что у тебя хорошо. У тебя ведь правда все хорошо? Как и у нас. — Она потрепала узкой рукой с длинными пальцами с идеально сделанным маникюром светлую головку сына. — Наш мальчик талантлив. К языкам.
— Папочка, хочешь, я поговорю с тобой еще?
— Милый, папа предпочитает говорить по-английски. Он не знает японского.
