Гидеон расцеловал тешу в обе щеки. Дендре подошла к ним, когда Гидеон поцеловал Орландо, и они обменялись крепким рукопожатием, в котором сквозила взаимная симпатия и привязанность.
Он должен был бы знать, что семья Дендре окажется на высоте положения.
В первый же вечер было продано шестьдесят процентов картин. Еще тридцать пять процентов разошлось в течение первой недели. Это был триумф. Лондонская выставка не имела такого успеха, пока месяц спустя журналы по изобразительному искусству и газетные критики не осветили ее в Англии. После этого было продано семьдесят пять процентов рисунков и акварелей.
К счастью, в мастерской у Пейленбергов по-прежнему не было телефона. Иначе туда беспрестанно звонили бы незнакомцы, делая приглашения или добиваясь их. Письма и телефонные сообщения для Гидеона поступали в галерею, а оттуда их обычно доставляла в мастерскую какая-нибудь из любовниц Хэвера. Это были хорошенькие, элегантные, веселые молодые женщины, охотно отзывавшиеся на обаяние Гидеона.
Когда Дендре в первый раз увидела, как тонко и фамильярно ее муж обращается с визитершей – даже, обняв, вывел девушку на улицу, – то не придала этому значения. После третьего и четвертого раза расстроилась, но успокоила себя тем, что муж любит ее, так что из того, что ему доставляет удовольствие пофлиртовать? Спросила себя, почему она не знала, что Гидеон любит очаровывать женщин, и поняла, что у них все произошло очень быстро. Она увлеклась Гидеоном, совсем не зная его. Они поженились, но он помалкивал о своей прежней жизни. Дендре потрясло, что она, в сущности, толком не знает своего мужа, отца своей дочери, мужчину, которого любит больше жизни. Расспрашивать было уже поздно. Они жили день за днем и были счастливы вместе. Дендре дала себе очередной зарок: пока Гидеон любит ее и они живут семьей, она не станет его расспрашивать, будет ждать, когда он откроется сам. Как-то вечером за ужином он объявил:
– Сегодня пойдем в один греческий ресторанчик. Там лучшее бузуки, какое только можно найти за пределами Греции.
– Гидеон, уже почти одиннадцать, а у нас нет няни, и в этот час я не буду искать ее.
– Я случайно встретил Вальдеса и попросил прийти посидеть с Эмбер. Он будет здесь с минуты на минуту.
Вальдес был одним из тех мальчишек, которых он нашел на улице и нанял, чтобы те демонстрировали картины торговцам. Паренек оказался шустрым. Как только от Хэвера пришел аванс и он получил заработок, то влез в бюджет Пейленбергов. Эмбер мальчик обожал и часто играл с ней, возился с малышкой как нянька.
Едва Гидеон окончил фразу, послышался гудок домофона, и он впустил мальчишку, заверив жену:
– Тебе понравится и ресторанчик, и его владелец. Еда там посредственная, зато замечательные исполнительницы танца живота. А публика! Матросы с греческих торговых судов, которые танцуют от всей души на крохотной танцплощадке… Там часто бьют посуду – в общем, полная противоположность эстетам. Греки общительный, гостеприимный народ. Как только у нас появятся приличные деньги, мы первым делом купим дом на острове Гидра, будем по полгода проводить там. Чудесное место. Я в свое время прожил там два года.
Этот греческий ресторанчик – ночной клуб находился на еще более убогой улочке, чем та, где жили они. Музыка была слышна за несколько кварталов. Гидеона там шумно приветствовали. Пейленберги прекрасно провели время и теперь, когда у них завелись деньги, охотно отправлялись туда свободными вечерами. В последующие недели Дендре нашла свою нишу и в этой ночной жизни.
Удобства мужа, исполнение всех его сексуальных желаний, кухня, Эмбер и новый ребенок, которого она носила, стали ее жизнью. Она начала изучать гурманскую французскую, итальянскую, японскую и китайскую кухню. Преуспела в составлении букетов, изучала разговорный греческий язык на тот случай, если они в конце концов решат жить на острове. Гуляла по Пятой и Мэдисон-авеню с детской коляской, разглядывала витрины, набиралась идей, училась, училась, училась.
Хэвер Сэвидж действительно занял значительное место в их жизни, невозможно было не оценить профессионализм, с которым он представлял творчество молодого художника. Не было ни малейшего сомнения в том, что у них с Гидеоном существует полное взаимопонимание, каждый верил в таланты другого. Дендре вняла совету Хэвера и никогда не вмешивалась. Ей было достаточно того, что Гидеон продолжал обсуждать с ней свои работы, интересовался ее мнением и зачастую поступал в соответствии с ее советами. Банковский счет рос, потому что они пять лет жили экономно. Это было их совместным решением. Ни Гидеону, ни Дендре не хотелось больше жить на подаяния. Когда родилась Дейзи, продолжать жить в мастерской стало невозможно. Они сняли квартиру – немногим лучше их прежнего жилья, зато от нее до мастерской можно было дойти пешком. Во всяком случае, там было центральное отопление, холодная и горячая вода, четырехконфорочная плита с духовкой.
То было скорее удачливое, чем счастливое время для Дендре и Гидеона, поскольку обстоятельства разделяли их. Успех, внимание к его творчеству заставляли Гидеона забывать обо всех житейских делах. Хэвер занимался продажей его картин, Дендре домом, а он только писал. Сэвиджа и друзей-художников удивляла его прижимистость, то, что он работал по-прежнему в старой мастерской. Дендре с детьми жила в квартире, какую сняли бы только последние бедняки. Она продолжала работать дома бухгалтером, обслуживала своих прежних клиентов. На замечания Гидеон возражал:
– Нужно ли менять образ жизни только потому, что у меня завелось немного денег? Меня всегда содержали женщины – сначала тетя Марта, потом Дендре. Меня это вполне устраивает.
Жену и детей Гидеон, бесспорно, любил, но живопись любил еще больше. Шли год за годом, а он продолжал удивлять широкую публику и ценителей. Музеи разных стран, лучшие коллекционеры покупали его картины. Он стал звездой и наслаждался своим успехом. Картины его продавались в среднем по шестьсот пятьдесят тысяч долларов. Когда портрет Дендре был продан Нью-йоркскому музею современного искусства за миллион, Гидеон повел жену на обед в кафе Чолсона. Зал был тускло освещен крохотными лампочками и свечами, украшен корзинами свежих фруктов и овощей, наваленными на ошеломляющие столы-тумбы в форме тарелок и чаш. На серебряных блюдах лежали окорока подле пирамид из крошеного льда, усеянных устрицами.
Дендре была ошеломлена таким шиком: стенами цвета морской волны, скамейками, обитыми темно-фиолетовым бархатом, громадными пальмами.
– О, Гидеон, мне здесь очень нравится. Как забавно и романтично обедать среди дня при свечах.
