Уокер никогда не встречал такой женщины, как она, с ее непринужденной привязанностью, чувством юмора, открытостью, противоречивой способностью казаться уверенной и в то же время взволнованной. Три дня знакомства с ней — и вот она вся, как на духу, без всякой мишуры. И он понял, что Лекси вела себя с ним так с самого начала. Без всякой мишуры.
«Скелета» весь день нигде не было видно. Только он и она. И Лекси открыто делилась с ним, ничего не ожидая взамен. Давала, но не брала.
В ту ночь она отключилась спустя несколько секунд, как ее голова коснулась подушки.
Уокер не спал несколько часов.
На следующее утро он узнал о Лекси еще кое-что: она могла быть занозой в заднице. Ей потребовалась целая вечность, чтобы собраться, она боялась, что может оставить что-то в номере, поэтому перепроверила под кроватью и раз двенадцать открыла все ящики, хотя ни один из них не раскладывал в них свое барахло, и заставила его дважды проверить сейф, хотя ничего из того, что он туда положил, он бы и в жизни там не забыл.
И, черт бы его побрал, но после того, как они выписались и ждали, пока подгонят «Чарджер», он размышлял об этом и не смог удержаться от мысли, что это мило.
Они сели в машину, и мгновенно началась битва. Ей не нравился «фальшивый холод», как она называла кондиционер. Ему не нравилось ехать с опущенными стеклами.
Компромисс был найден: сначала она опустила стекла, а в половину второго он включил кондиционер. Потом она подключила свой айпод и принялась мучить его своей музыкой. Он сказал ей, что считает ее музыку дерьмом. Компромисс: когда окна были открыты, они включали ее музыку, когда работал кондиционер, они слушали то, что хотелось ему.
Они рванули в Моаб, и она, мать ее, заставила его найти магазин, чтобы купить себе фотоаппарат, что он не позволил ей сделать, заплатив за камеру из собственного кармана. Он купил ей дорогую цифровую камеру, и тогда она одарила его кое-чем еще, чем-то новым. Ее лицо смягчилось, глаза потеплели, и она прижалась грудью к его руке, откинув голову назад и широко улыбаясь, озаряя всей силой своего света, и, Тай мог бы поклясться Христом, он ослеп.
При этом он пожалел, что не видел, как она открывала свои бриллианты.
Потом она заставила его возить ее по всему этому гребаному месту. Он дюжину раз останавливался на ее крик, чтобы она могла сделать снимки, и как только рядом оказывалось любое дышащее создание, она обращалась к ним с просьбой сфотографировать ее вместе с Таем. Она тащила его к какой-нибудь достопримечательности, зданию, да к чему угодно, прижималась к нему и ослепительно улыбалась в камеру, словно попала в Рай, а не в Юту.
Они сняли номер в отеле, поужинали, вернулись и посмотрели фильм. Это был боевик, и она, растянувшись на краю кровати, все время кричала на экран, а когда герой, наконец, надрал задницу плохому парню, выкрикнула: «Выкуси, лошара!»
Лошара.
Доказательство того, что она была абсолютной гребаной чудачкой.
В ту ночь, лежа рядом с ней в постели, Уокер тоже никак не мог заснуть.
Теперь они второй день ехали в машине, находясь в двух часах езды от дома. Она снова безумствовала, стараясь ничего не забыть в номере, но в добавок ко всему, потратила вдвое больше времени на сборы. Вчера она была одета в футболку «Paris Las Vegas», шорты и шлепанцы. Сегодня она распустила волосы, — они выглядели буйными и сексуальными, — и вырядилась в красивые, короткие шортики цвета хаки и чертовски горячую, свободную футболку абрикосового оттенка, которая, как надо, облегала грудь и оставляла спину открытой, ткань держалась на тонюсенькой завязочке посередине, открывая взору кремовый бюстгальтер. Она дополнила наряд босоножками, которые были на ней в тот день, когда они встретились, — впервые он увидел, что она надела одни и те же туфли дважды, — а также большими золотыми серьгами-кольцами и кучей тонких золотых браслетов на обоих запястьях.
Он не имел ни малейшего представления, чего она так вырядилась. Он не спрашивал. У него не было ни единого шанса. Ее полностью поглотил процесс проверки под кроватью, открывания и закрывания ящиков.
Он оставил ее с этим и потащил их шмотки вниз к стойке регистрации, а после того как выписался — к «Чарджеру». Она присоединилась к нему там, дерзя по поводу его нетерпения.
— Если мы что-нибудь оставим, то не сможем просто заскочить сюда. К твоему сведению, Тай, Юта — совершенно другой штат, нежели тот, где живешь ты.
Он решил сосредоточиться на том, чтобы завести мотор и не отвечать.
Она открыла окно, включила музыку и его пытка началась.
Спустя две минуты она сказала:
— Если через пять минут я не выпью кофе, то скончаюсь.
Он свернул к магазину, они вошли туда, и она купила двухлитровый стакан кофе и упаковку шоколадных бисквитов. Он взял себе кофе примерно в четверть меньше ее размера и черствый пончик с витрины. После третьего укуса он решил, что не может есть несвежую выпечку и выбросил ее в открытое окно.
На это она огрызнулась:
— Божечки, Тай! Какого хрена?
— Он был несвежим, — сказал он ветровому стеклу, стараясь не улыбаться, потому что по ее тону, который он слышал раньше, понял, что сейчас начнется.
— И что?! Обязательно мусорить?
— Это еда, так что это не мусор.
— Хочешь сказать, еда официально не подпадает под определение мусора?
— Ага.
— Всезнающий Тай Уокер, также известный своим супергеройским альтер-эго, как Мистер Амбал, запомнил определение мусора?
Да, он оказался прав, началось. Даже разозленная, эта сучка была забавной.
— В тюрьме нас заставляют заниматься подобным дерьмом.
— Нет, не заставляют.
— Детка, пять лет в четырех стенах, им приходится нас чем-то занимать.
— Хватит нести чушь, — пробормотала она, и, взглянув на нее, он увидел, как она засовывает бисквит в рот.
Целиком.
Иисусе.
Абсолютная чудачка.
Они выехали на шоссе, она включила музыку, и он испытал необычное желание попросить кого-нибудь всадить ему в уши ледорубы, чтобы не пришлось это слушать.
Затем, потягивая кофе, она начала петь, как и накануне, во всю силу легких, время от времени пританцовывая на сиденье.
И снова. Абсолютная чудачка.
Кантри, наконец, закончилось, и она схватила айпод, чтобы придумать для него следующую агонию.
— Детка? — позвал он и почувствовал на себе ее взгляд.
— Да? — ответила она сладким, нежным голоском, еще один тон, к которому он привык, потому что в последние пару дней он часто его слышал в свой адрес.
— Сделаешь мне одолжение?
— Конечно.
— Через секунду я съеду на обочину, достану пистолет и передам тебе. После чего ты меня пристрелишь?
— Что? — прошептала она.
— Мне предстоит еще полтора часа слушать твою музыку. Я лучше сдохну.
Тишина, затем:
— Заткнись.
— Нет, серьезно.
— Заткнись, — снова повторила она с улыбкой в голосе.
Он подавил собственную улыбку, затем услышал, как она сказала:
— Вообще-то, остановка сейчас была бы не лишней.
Он посмотрел на нее, потом снова на дорогу.
— Что?
— Мне нужно в туалет
Он вздохнул.
Двухлитровый стакан кофе.
Иисусе.
— Мы в пути всего два часа, — заметил он.
— Ты прав, но это не отменяет моей потребности воспользоваться удобствами.
— В следующий раз получишь стакан размером с мой.
— У меня маленький мочевой пузырь.
У нее не было ничего маленького, слава Богу.
— Ты выдула два литра кофе.
— Едва ли, Тай.
— Полтора.
— Пытаешься впиться занозой мне в задницу?
— Нет, — откровенно солгал он.
— Я начинаю жалеть, что ответила «да», — пробормотала она, и он ухмыльнулся лобовому стеклу, не зная, что его жена склонила голову к айподу, выбирая очередную пытку, поэтому пропустила его улыбку, а также не зная, что за возможность ее увидеть, она бы отдала ему пятьдесят тысяч.
Потом зазвучала музыка, и какая-то белая деревенщина начал голосить о человеке по имени Амос Моисей.
