мои бёдра. По наивному выражению лица и непониманию в чёрных глазищах, понимал, что девчонка не осознаёт, по какой причине я зубы стискиваю и пересаживаю её обратно.
В некоторые моменты крышу сносило, когда вспоминал, что до меня она ни с кем не встречалась. Ни разу не целовалась. Никто и никогда не касался её шелковистой кожи. Никто не знал, как мечется её головка по плечу, когда проворные пальцы ныряют под юбку, под хлопковую ткань трусиков. Как стыдливо она кусает губы. Как сдерживает стоны. Как ноготками вцепляется в руку, оставляя глубокие следы от ноготков. Никто не знал, какое у неё лицо во время оргазма. Как она открывает и закрывает рот, не издавая ни звука. Как пятнами покрывается лицо и грудь. Как дрожит тонкое тельце. Как особенно ярко она пахнет.
Я держался. Что-то останавливало меня от того, чтобы лишить малышку невинности. Может, совесть, которая не замолкала ни на миг, требуя рассказать правду? Совесть, которая орала во всю глотку, особенно после слов бабули:
— Не упусти эту солнечную девочку, Макар. Такую ты не встретишь больше никогда. Такую ты не забудешь никогда. Обидишь её, разочаруешь меня, — стальной взгляд и суровое выражение лица.
Я сотни раз хотел рассказать малышке о споре. Сказать, что мои чувства к ней искренние. Убедить, что я готов отдать и машину, и квартиру в придачу, только бы не разочаровать её.
В тот день, двадцать первого мая, я решил рассказать ей правду. О споре. И, в конце концов, сказать, что я мл*ть люблю её. Пиз***ки сильно. И я на полном серьёзе хотел сделать ей предложение.
Я набил себе татуху с её именем. Сопливо? Возможно. Но в тот момент мне это казалось правильным. Вот только… На телефон пришли фотки, где Ден целует Макарову. Руки девчонки лежат на его плечах, а глаза прикрыты. Она всегда глаза закрывает, когда целуется. И с*ка. Как же бл*ть больно. В миллионы раз больнее, чем татуху бить. Когда я рассматривал фотки, с особым мазохизмом приближая каждую деталь, блевать от боли хотелось. Наружу все внутренности выхаркать. Только бы облегчить ту давящую и расплющивающую все внутренние органы боль. Колющую. Невыносимую.
Я набухался в тот вечер до бессознательного состояния. И на следующий день мало что соображал. Всё, чего я хотел — отомстить. Отомстить с*ке, которая растоптала моё сердце. Шлюхе, которая одновременно была с двумя. Мне казалось, что я её ненавижу. Ненавижу настолько сильно, что решил опозорить. Вывел фотки, на которые не раз дрочил перед сном вместо своей презентации. Но них*я! Легче не стало. Стало ещё поганее от того, что все увидели мою девочку обнажённой. Даже после того, как я узнал о том, что она тр*халась с другим, я считал её своей. Но окончательно раздавил, уничтожил её взгляд. Я его не забуду никогда. Чёрные глазища полны слёз. Ни одна не сорвалась с ресниц. Девчонка смотрела на меня так, что мне казалось, что я сдыхаю на месте. Потому что она меня ненавидела. Моя Макарова девочка, нежный ласковый котёнок, который ни разу не сказал мне резкого слова, уничтожила меня одним взглядом. Заставила чувствовать себя виноватым.
Настя не появлялась в школе до самого выпускного вечера. А я… Я не нашёл ничего лучше, как бухать и тр*хаться налево и направо. Мне было срать абсолютно на всё. Я хотел вырвать ноющее от боли сердце. Вытравить всю желчь и разъедающую душу боль. Только них*я не помогало.
Особенно тогда, когда увидел её на выпускном. Пизд*цки красивую. Настолько красивую, что я дышать забыл. В скромном платье, которое, однако, не скрывало её стройных ножек и тонкое талии. Её глаза безразлично скользнули по мне. В них не было никаких эмоций. Будто она выкинула меня из жизни. Будто ей срать на то, что было между нами весь месяц. Я бесился. Хотел подойти и встряхнуть её за плечи. Заорать в её безразличное лицо. Спросить, чего ей бл*ть не хватало? Чего?
Но я только губы брезгливо кривил. И Юльку целовал, засовывая в её рот язык по самые гланды. Только грудь жгла татуировка, которую девчонка так и не увидела.
А на следующий день она уехала. Откуда узнал? Поплёлся, как побитый щенок к ней. А незнакомый мужик сказал, что они с матерью съехали. Я пытался забыть её все два года. Только них*я не выходило. Потому что татуха каждый день напоминала о ней. Потому что свести я её так и не смог. Как и забыть девчонку.
В этом я убедился, когда увидел Макарову в универе.
Макар
Со скучающим видом наблюдаю за тем, как симпатичная блондинка наматывает на палец прядь волос. Её пухлые, явно подколотые губы, обхватывают горлышко бутылки весьма эротичным жестом. Ухмыляюсь ей, размышляя над тем, стоит ли приударить за девкой или нет. Не очень хочется подцепить букет венерических заболеваний. К тому же, как всегда, совершенно некстати, я вспомнил, что предпочитаю темноволосых девушек. Желательно, чтобы они были обладательницами чёрных глаз с густыми ресницами. Мысленно выругался. Сколько можно? Прошло полтора года. А я с*ка никак не могу забыть ту, чьё имя выбито на груди.
Каждую грёбанную ночь я вижу чёрные глазища девчонки. Её доверчивый и открытый взгляд, который всегда передавал все её эмоции. Особенно часто я вижу тот взгляд, который она мне подарила в тот адовый день. В день, когда я всё разрушил. Именно я разрушил. Я её опозорил. Я не разобрался до конца в ситуации. Я поддался своим эмоциям, пошёл на поводу у ревности. Простить я её так и не смог. Как и простить себя за тот порыв. Я жалею, что вынес наш разрыв на всеобщее обозрение. Это было низко. Это было подло. Только что жалеть о том, что уже совершил? Настю я больше не видел. На встречу выпускников она не пришла. Хотя я потащился туда только ради девчонки. Весь вечер ждал её появление. Игнорировал взгляды Юли. Избегал Жмуркина, которого я избил на следующий день после выпускного, когда все собрались на даче у озера, празднуя свободу уже без взрослых, которые следили за тем, чтобы никто не напился. В этот раз праздник был в разы интереснее. Без тупых конкурсов, слёз девчонок и учителей. Бывший друг, бухой в хлам, с одноклассниками обсуждал мою (мою!) Макарову. Этот ублюдок во всю глотку орал, что девчонка плоская и в постели, как бревно. Я толком не помню,
