ли меньше. Я плохо понимала.
А потом кто-то толкнул меня, ноги подкосились, и я упала, ударяясь коленками о плитку. За что? Почему? Откуда они все знают? Мой секрет. Откуда они знают мой секрет? Ведь я была предельно внимательна. Как… Как же так. Никто ведь… Никто кроме… Яна… Никто кроме него не знал. Откуда ж все эти люди знают?
Меня кто-то поднял, вернее, помог подняться. Кажется, это была уборщица. Она что-то спросила, затем потянула в сторону столовой, видимо дать воды или усадить на лавку. Я шла за ней, но мыслями была в другом месте. Разговор в туалете. Ян целовался с Кариной. А теперь все в школе знают мой секрет. Они тычут пальцем, они насмехаются надо мной. Я должна остановить это! Я должна что-то сделать.
А потом в столовой, в компании Карины и еще нескольких человек я увидела Яна. Тело онемело, казалось, оно налилось свинцом. Мне сделалось дурно. Это сон. Я сплю или схожу с ума, не иначе. Если все вокруг кричат, что Ева Исаева больная, а Ян Вишневский сидит за столом со своими друзьями и этой девушкой, я точно сошла с ума.
Да как он мог! Как он… Зачем! Почему! Мы же обещали… Никто кроме него не знал мой секрет. Никому, кроме него я не доверяла. Как же… Выходит, это была шутка? Я и мои чувства, мое обещание — все это было шуткой.
— Ой, чокнутая, — шепнул кто-то мне возле уха, проходя мимо. Задел плечом, усмехнулся. Но я даже не видела этого человека, я не видела никого. Только Яна, только его чернильные глаза.
— Боже, такие как она с нами учатся, — послышалось за спиной. — А ее мамаша еще и преподает. Ужас!
И тут я поняла. Очевидно — моя жизнь сломалась. Она никогда не вернется в прежнее русло. А еще сломалась жизнь моей матери. Ведь эти слухи, дойдут до нее, до ее клиентов. Из-за меня у мамы будут проблемы. Из-за того, что ее дочь позволила себе сблизиться с человеком, который в итоге оказался предателем. Таким же, как и все.
Мысли помешались. Ноги тряслись, руки тряслись, я вся превратилась в шаткую хрупкую ветку, на которую наступили и переломили на две части. В горле сделалось сухо, но адреналин придавал сил. Он прыснул в сердце, он ускорил и без того бешеный пульс. Он подтолкнул к решительным действиям. Справедливость должна восторжествовать.
Я сжала руки в кулаки и стремительным шагом направилась к столику, где сидел Вишневский. Он поднял голову, замечая меня. Обманчивый взгляд, обаятельная дьявольская улыбка.
— Думаете, только я странная? А как насчет внебрачных детей? — на одном дыхании произнесла. Зрачки Яна расширились, губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать, но не мог поверить в происходящее. Что ж! Я тоже не могла поверить. Никто не знал. Никто не мог разболтать всем мой секрет. Никто, кроме него.
— Что она несет?
— У чокнутой с головой окончательно крышка? — пронеслось волной по столовой. Вишневский не сводил с меня глаз, я натянула улыбку, ощущая жуткий спазм в горле и грудной клетке. Мне было безумно тяжело дышать, тяжело сдерживать слезы, подступившие из самого сердца. Но ненависть перечеркивала все.
— Что Ян? Своим друзьям не расскажешь про отца? Вернее про то, что ты ему не родной сын, а?
— Ян, о чем она?
— Ян?
— Ян, она бредит. Что за чушь!
— Правда за правду, — произнесла тихо. Затем резко развернулась и пошла прочь. Слезы покатились по моим щекам, а за спиной все перемешалось. Теперь там обсуждали не только меня.
А потом жизнь сломалось. За один миг. Бац и пустышка. У мамы ушли все клиенты, одна из родительниц даже зарядила ей пощечину у меня на глазах. Мне было так стыдно, невыносимое чувство вины грызло изнутри. Мать ничего не сказала, молча приняла поражение, молча закрыла дверь для меня и нашей семьи, словно отделяя нас от своей жизни.
В школе каждый второй откидывал шуточки и оскорбления в мой адрес. Некоторые обходили стороной, ведь это наверняка заразно. А в один день мне в голову прилетело яйцо. Тогда я впервые не выдержала, и убежала в туалет, растирать горькие слезы по щекам.
И самое ужасное — месть не сложилась. Да, Яна тоже обсуждали. Но он перестал ходить на занятия. Его могли перевести в любую школу, уж с такими деньгами проблем бы не возникло. Однако, несмотря на то, что Вишневский был не белой крови в своем роду, ребята не перестали его любить. А кто-то даже жалел.
Ян вернулся на занятия неожиданно, через две с половиной недели. В тот день, он впервые задел меня плечом, проходя мимо парты. Затем остановился, оглянулся и чужим, незнакомым голосом отчеканил:
— Ты пожалеешь об этом, Ева.
Наши дни
После душа, я плюхаюсь на кровать без сил, и разглядываю светлый потолок, который теперь кажется крышкой клетки. Каждый день как предыдущий, это никогда не кончится. Я устала. И дело уже не в моей зацикленности на цифрах и замкнутых пространствах, хотя в них тоже. Когда все это началось? Почему в детстве я боялась темноты? Почему дети боятся темноты? Почему моя идеальна мать не хотела, чтобы ее дочка всего лишь боялась чертовой темноты?
Никогда не забуду ту подсобку и голос мамы. Чувствовала ли она свою вину передо мной? Перестала ли водить к психологу, потому что и там на нее странно смотрели. Мне никогда не понять, зачем люди стремятся к совершенству. Мир неидеальный, изъяны есть везде. Зачем ломать себя ради красивого слова… Вряд ли однажды я смогу понять свою мать.
Ближе к вечеру звонит Макс и приглашает погулять с ними по городу, пока еще погода позволяет. Но я отказываюсь, пытаюсь подобрать правильные слова, пытаюсь не обидеть его. Нам давно пора расстаться. Люди с такими проблемами в голове как я просто не могут иметь нормальные отношения.
— Я приеду, ответ нет не принимается, — не слышит моих слов Демин. И он, в самом деле, приезжает, через полчаса. Я даже не переодеваюсь, не поправляю макияж или прическу. Выхожу в домашних тапочках и с дулей на голове.
— Привет, детка, — здоровается Максим, чмокая меня в щеку. Я вздыхаю, скрепляя руки перед собой в замок. К гору подступает ком, а пальцы начинает покалывать. Вон
