Ульяна? Тебе кто-то что-то сказал? — тут же сводит брови вместе мама.
— Нет, — торопливо мотаю головой. — Нет. Просто… Просто мне так кажется. В этой школе я так и не смогла найти себе друзей.
— Почему ты ничего не говорила мне? — мама качает головой.
— Я не знаю. Я не хотела, чтобы ты переживала.
— Теперь я ещё больше переживаю. Твоё резкое похудение, разбитые губы. Вчерашняя потасовка. Этот мальчик наглый. И новые вещи, которые он тебе купил. Ох, — мама хватается за голову. — Ты пойдёшь сегодня в школу для того, чтобы мы забрали документы.
— Мам, ты чего? — я округляю глаза, не веря тому, что слышу.
— Ульяша, так будет лучше. Для тебя.
— Мам. Давай… Давай я подумаю над этим вопросом. Хорошо? — тихо прошу её. — Дай мне два дня.
— Сегодня. Сегодня ты сходишь в школу и вечером дашь ответ. И я рассчитываю на положительный ответ. А я пока буду искать тебе новую школу.
— Мамуль…
— Это я, дура, — мама качает головой. — Знала же, какие дети в этой школе учатся. Понимала, когда отдавала…
— Мам! — уже прикрикиваю я. — Не нужно винить себя. Ты тут при чём? Я сама ничего не рассказываю.
Мама только отмахивается. Отворачивается к столу и начинает с громким стуком ножа о дощечку нарезать лук.
— Мам, — обнимаю родительницу со спины, — всё хорошо. Не переживай. И будет ещё лучше. Я пойду, побегаю.
— Никакого бега, Ульяна, — прикрикивает мама. — Неделю без бега. Чтобы не напрягала мне организм.
— Ладно, — соглашаюсь, чтобы не злить маму. — Пойду в школу собираться.
Я неторопливо одеваюсь, заплетаю волосы в две тугие косы. Складываю тетради и ручки в рюкзак. Выхожу на кухню, когда мама зовёт завтракать. Быстро покушав и вымыв за собой посуду, целую маму в щёку.
— Я вечером буду ждать ответ.
— Хорошо, — я вздыхаю.
Всунув ноги в старенькие кроссовки и схватив ветровку, бегу в школу. У подъезда мне кажется, что я вижу знакомый джип, но я не придаю особо этому значения. Я думаю о словах мамы. Ведь она права. Так будет гораздо лучше. Я переведусь и перестану ждать подвоха каждую минуту. И тогда… Тогда, быть может, Артур Бунтарёв забудет меня…
Отчего-то от одной только мысли об этом становится больно. И тошно.
В автобусе я смотрю расписание. Первой сегодня поставили физкультуру. Хорошо, что у меня сегодня с собой спортивные штаны на случай, если пойдёт дождь.
В раздевалке для девочек приятно пахнет духами. Когда я захожу, разговоры стихают. Опустив глаза в пол, я отхожу в дальний угол. Вешаю рюкзак на крючок, снимаю кроссовки и стаскиваю штаны, прикрываюсь длинной футболкой.
За спиной тишина. Я чувствую взгляды одноклассниц на себе. Но стараюсь не зацикливаться на этом.
Когда на рот ложится рука, глуша вскрик, я стою на одной ноге, всовывая её в штанину.
— Держите эту тварь, — ледяным и собранным голосом велит Маша.
Несколько пар рук хватают меня за запястья и предплечья. Обе мои косы с силой натягивают. От дикой боли у меня на глазах наворачиваются слёзы. Я не могу сопротивляться, потому что каждое движение болью отдаётся в черепушке.
— Тащите её в спортзал, — велит Маша. — Хотя нет. Я сделаю это сама.
Девушка с силой дёргает меня назад. Идёт быстрым шагом. Мне не остаётся ничего иного, как быстро переставлять ноги, чтобы хоть немного облегчить боль в корнях волос. Я не вижу ничего. Не из-за слёз, а от ослепляющей боли.
В спортзале уже кто-то есть. Я слышу стук мяча.
Маша толкает меня на пол. Швыряет, как котёнка, которого собираются утопить, в воду.
Я падаю на пол, стёсываю руки и ноги. Загоняя занозы. Взвывая от боли.
— Снимите с неё футболку.
— Маша.
— Этих двоих уберите отсюда, — кому-то приказывает Маша.
Я пытаюсь сопротивляться, когда с меня с треском сдирают футболку. Отчаянно цепляюсь за тонкую преграду пальцами. Но руки поднимаются вверх, к голове, когда мои косички снова с силой сжимают.
Коже становится холодно. С меня стащили футболку. Сильный удар чем-то острым приходится под рёбра. Я падаю на пол, задыхаясь от боли. Мне кажется, что там что-то треснуло. Сломалось. Или это моя душа рассыпалась на осколки? Я не шевелюсь. Не дышу. Не могу. Нет на это никаких сил.
— Смотрите сюда. Вот, что будет с каждой уродиной, которая подойдёт к МОЕМУ Артура! Я каждую покалечу. Каждую. Он мой. Только мой. Ты поняла меня, тварь? — девушка дёргает меня за волосы наверх. — Поняла?
Я не шевелюсь. Не разлепляю губы. Мне уже всё безразлично. Всё.
— Молчишь? Ладно. Ножницы мне!
— Маш… Может, не стоит?
— Сейчас пойдёшь за Орловой и Жигловым, — выплёвывает девушка. — Молодец, Захарченко. Мне кажется, что волосы у этого чучела явно лишние. Нужно чуть укоротить.
Голове вдруг становится легко. Я снова падаю на пол, потому что мои косы остаются в руках Маши.
— Упс. Как неловко вышло. Немного криво. Нужно подровнять.
Дверь в спортзал открывается. Мой плывущий взгляд замирает на проёме. Я вижу Артура. Вижу того, по чьей причине я здесь оказалась. Того, кто за пять дней сломал меня окончательно. Превратил меня в настоящую сломанную игрушку. Как он того и хотел.
Я больше не выдерживаю. Проваливаюсь в спасательную темноту.
Ульяна
Месяц спустя
На полях тетради вывожу узоры. Я не слышу ни единого слова учительницы литературы, которая рассказывает про героев «Тихого Дона». Мои мысли, против воли возвращаются к тому ужасному дню, когда я очнулась в актовом зале в одном нижнем белье, с огромными синяками на теле и неровно обрезанными волосами. Одна. Спортзал был пуст. Я смогла дойти до раздевалки, позвонить маме и попросить её забрать меня.
Моя тихая и спокойная мамочка несколько раз ударила директора школы. И Ольгу Петровну, когда та заявила, что я сама напросилась. Я не имею понятия, что бы они сделали моей родительнице, если бы за её спиной не стоял пугающий мужчина со страшными глазами.
Мама забрала мои документы в тот же день. Следующие две недели я провел на больничном.
Я не хотела ничего. Не могла есть, спать. На меня навалилась апатия, которая и сейчас никак не желает отступать.
Потому что я
